26 день
Руки дождя
Руки дождя
Автор: Alexander Fluke, Челябинск, 2003
Я видел героический сон, полный доблестных подвигов и незапятнанной славы, а проснулся, вдыхая безвкусный темно-зеленый запах дерева. Проснулся я в возрасте двадцати семи лет, ощущением всяческой головной боли и без гроша в кармане. Пополз на выход. Кривой сизый незнакомец, стоявший рядом, сказал мне:
— Стой, куда ты? Ну ты и соня. Тебя даже вчерашний шторм не разбудил.
— Я сам себе шторм, — сказал я, c трудом встал и добавил: — Дружище, у тебя с глазом какая-то проблема.
— Говорят, мы уже приплыли в Морроувинд, — не обращая внимания на мое замечание и растягивая букву «у» как подыхающий волк, сказал незнакомец. — Нас выпустят, это точно. Мое имя Джиб. Как тебя зовут?
— Плевать мне, какое у тебя имя, Джиб, — сказал я, осознал себя верующим и мысленно помолился богам, вернее — одному, девушке по имени Бетти. «Чтоб тебя», — подумал я, в частности.
— Как тебя зовут, — твердил Джиб.
— Не знаю, — сказал я вызывающе. — Джеймс Бонд. Где тут какой-нибудь кабак?
— Тихо, — просвистел кривой, — стражник идет.
Подошел бородатый парень в доспехе и сказал:
— Мы прибыли туда, где вас выпустят. Следуйте за мной.
— Окей, — сказал я и потрепал Джиба по впалым щекам. — Би карефул.
Конечно, я оказался в трюме корабля, и там, куда мы прибыли, если прибыли верно, меня точно выпустят, если выпустят, не обращая внимания на отвратно перекошенную физиономию.
Девчонка на выходе промолвила мне пару слов хорошо отрепетированным голосом.
— Чем раньше ты уйдешь, — сказала она, — тем скорее мы отправимся.
— Ладно, — сказал я и шагнул на лестницу.
На люке было написано «Люк в Сейда Нин». Неплохо было бы, подумал я, если это действительно оказался Сейда Нин, а не какое-нибудь, например, медицинское учреждение номер двадцать семь, что по улице Пушкина.
— Давай, выходи на палубу и постарайся вести себя прилично, — сказал бородатый.
— Ладно, — сказал я и нырнул в яркий солнечный день.
Парень на палубе, сильно смахивающий на выглаженного молодого негра с колючками на голове вместо волос, сказал:
— Вот нужное место. Направляйтесь в док, и вам покажут, как пройти в канцелярию.
А я застыл, ослепленный солнцем и блеском водной глади, очарованный шумом ветра и волн и колоссальным жуком невдалеке, с длинными вертикальными ногами. Потом я узнал, что это страйдер — местный вид общественного транспорта. Дешево, полезно, но долго. Через месяцок я забыл про эти страйдеры. И жуки напоминали о себе лишь редким далеким уханьем.
— Шевели костями, — сказал негр.
Я подарил ему презрительный взгляд и сошел с корабля. В док, как и было сказано. Там меня ждал следующий тип: без бороды, но тоже в доспехе, даже в шлеме. Позже я неоднократно встречался с его братьями-близнецами, в шлеме или без, и все они безуспешно требовали с меня какие-то деньги.
— Наконец-то вы прибыли, — сказал тип, размахивая кипой бумаг, — но в наших записях не указано, откуда.
«Та-ак, — подумал я, — меня тут ждали. Надеюсь, я вчера не особо накосячил».
— Сами мы не местные, — сказал я, и наугад вытащил листочек.
— Замечательно! — обрадовался стражник. — Без сомнения, здесь для вас самое место. Следуйте за мной в канцелярию, чтобы закончить формальности с вашим освобождением.
«Освобождением? — спросил меня внутренний голос, по имени Эл. — Ты где был, милый?»
«Шатап, — сказал я. — Потом потрещим».
Около двери в приземистый домишко стражник сказал мне:
— Вперед.
— В курсе, — сказал я и открыл дверь.
В тихом плохо освещенном кабинете седой человек, канцелярский советник Сокуциус Эргалла поприветствовал меня вибрирующим старческим голосом:
— Ах да, мы ожидали вас. Вам нужно зарегистрироваться прежде, чем вас официально освободят. Выбирайте сами, что указать в бумагах.
«Освободят? — вновь спросил Эл. — Не кажется ли тебе, что такой милый индивидуальный подход к твоей неблаговидной личности, может означать лишь одно — тебя где-то персонально и умело кидают. И кинут, если не пошевелишь мозгой». «Шатап, — сказал я. — Не мути воду, Эля».
Я ответил на десять глупых вопросов Сокуциуса, выбрал какое-то созвездие, покивал в знак согласия и расписался — поставил неровный крестик. Эргалла сообщил мне:
— Теперь, когда вы выйдите отсюда, покажите ваши бумаги капитану, чтобы получить пособие.
— Договорились, батя, — сказал я. — Где у вас тут какой-нибудь кабак?
Эргалла печально посмотрел на меня, смахнул с рукава невидимую пылинку и произнес:
— Возьмите ваши бумаги со стола и идите к капитану Гравиусу.
— Ладно, — согласился я, сгреб документ и двинул на выход.
В следующих комнатах я с удивлением обнаружил кучу бесхозной серебряной посуды и затолкал ее в левый карман, а также спер бутылку флина (какое-то странное пойло, судя по вопросам на этикетке в графе «полезные свойства»), книжку и ножик. Помахал ножиком. Получается. Сунул его в карман и увидел отмычку. Потыкал отмычкой в воздух. Тоже неплохо. Краем глаза заметил сундочок и в эффектном реверансе сунул отмычку в замок. Отмычка хрустнула, сундочек открылся. Так я стал, богаче на тридцать одну монету или в чем там они меряют богатство.
Выйдя в очередную дверь и оказавшись в огороженном дворике, я наткнулся на бочку, в которой, кроме пустого кувшина и ложки, валялось гравированное кольцо исцеления. «Идиоты, — подумал я. — Надо же догадаться кувшины и ложки хранить в бочках». Кольчишко я, конечно, прибрал. Тоже в левый карман спрятал, в правом дырка с кулак.
Селлус Гравиус, капитан, без бороды, без шлема, но в позолоченном доспехе, потребовал у меня документы, и дверь в город не открывалась до тех пор, пока я не согласился их отдать. Волшебство, надо сказать, было налицо. Взамен Гравиус всучил мне две бумажки для некоего Косадеса, что из Балморы, и восемьдесят семь монет или в чем там они меряют богатство.
— В чем вы меряете богатство? — спросил я у него.
— Проходите, — ответил он.
Его негостеприимный ответ покоробил мое очнувшееся самолюбие.
— Что ж, мой капитан, прощайте, — произнес я. — А будут проблемы, обращайтесь.
— Будут, — сказал он.
В удивлении, сходном с хорошим пинком, я вышел в люди.
А люди ходили по маленькому городку, какими-то скучными маршрутами, рассматривая друг друга и окрестности, а иногда подолгу стояли и пялились кто куда: кто в простор океана, кто на ближайшие мирные горы, а кто просто в стенку. Сейда Нин, черт бы его побрал.
«Хорошо хоть так, — сказал изнутри Эл. — А не какое-нибудь медицинское…»
«Я тебя умоляю, заткнись», — поморщившись, произнес я, засунул руки в карманы и вдруг осознал мир.
Я осознал, что могу двинуть на север, если припрет, а могу и на запад, если наоборот. Я осознал свою сущность, набитые серебром карманы, сто восемнадцать монет или в чем там они меряют богатство, и свой глупый вид.
Я повернулся к океану, но корабля, на котором я приплыл, уже не было. Действительно, отправились они скорее, чем я ожидал, настолько скоро, что даже успели исчезнуть за горизонт. И я больше никогда не видел Джиба, сизого парня, у которого проблема с правым глазом. И он меня тоже.
Как только я осознал мир, со мной связался бог, девушка по имени Бетти.
— Чувствуешь свободу? — спросила она.
— Нет, — сказал я.
— А что ты чувствуешь?
— Дырку в кармане.
— А-а, — произнесла она и отключилась.
«Видишь, — сказал изнутри Эл. — Потрясена».
«Переживет», — сказал я.
А люди ходили и ходили, и вот до меня добрался ушастый парень с вытянутым как рупор лицом.
— Мое кольцо! — закричал он мне в грудь. — Они сперли мое кольцо!
— Остынь, любезный, — сказал я, и стиснул надежно спрятанное кольцо в потной ладони. — Где тут какой-нибудь кабак?
Он ответил с грустью, уже тише:
— У нас нет кабака.
— Нет кабака — нет кольца, — сообщил я и, проникшись коварными мыслями, задумался.
Фаргот, был первым, кто зародился в подлом и жестоком разуме будущего Неревара как окончательная жертва в бесконечной череде потенциальных трупов. Я убил его через полтора месяца своего кровавого пути, подкравшись ночью, предварительно пробормотав с пяток любимых заклинаний. В отчаянии, вскинув руки, как оступившийся неуклюжий человечек, он выронил факел и рухнул лицом в зеленый песок. Его свисающее с берега тело, так никто никогда и не убрал.
«Критический удар», — сказал Эл.
В минуты смерти Фаргота, когда я, удовлетворенный содеянным, невидимый и быстрый как сумма скорости сотни клифов, сверкающий внутри себя и гордый за свою доблесть, устремлялся ввысь, со мной связалась Бетти.
— Не по-божески как-то получилось, — сказала она. — Со спины.
— Плевать, — ответил я, загребая в кулак звезды. — Никчемному человечку — никчемная смерть. Когда-нибудь доберусь и до тебя. А пока — исчезни, милая, не мешай моей свободе.
Таверна «Крыса в котелке», что в Альд’руне, являлось заведением посещаемым, убогим и симметричным по вертикали. Хозяйка кабака Лириэль Стойн, милая дама с рыжими челками, посетителей встречала из дальнего угла, никогда не вылезая из-за стойки. И удивительное дело, торговала она не напитками, а отмычкой. Такая у нее была способность.
— Пожалуйста, поделитесь со мной своими мыслями, — говорила она всем подряд и ловила тишину в ответ, неоднократно и бесполезно.
Но каждый из присутствующих, приняв на грудь, по меньшей мере, литр или в чем тут они меряют жидкость, принесенного с собой дешевого пойла (шейн за десятку), каждый из них делился мыслями с другими посетителями.
Вот и сейчас, в таверне, разойдясь по центру заставленного табуретами зальчика, стояли три человека, перешептываясь, свежесплетничая. Вернее, два человека и одна кошка. Два мужика и одна баба, в частности. Два данмера и хаджит, если уж быть точным. В их беседе то и дело проскальзывали мудрые слова, и тогда они незаметно кивали друг другу, поглядывая по сторонам, сплоченные жизненным опытом. То есть, наглотавшись красного песка.
— Я слышал, — издалека начал хаджит, по имени Дро’Тазарр, — что в шестнадцатый день месяца урожая корабль приплыл с материка, и помутнела вода в океане, и расплодились клифы, и пророс бесчисленными бородавками банглер бэйна Горький берег, и…
— Да, да, — перебил его грубо данмер с бородкой и заостренными скулами, местный интеллектуал, по имени Тадар Эртис. — Этот очередной искатель даэдрических наплечников. Сколько им не говоришь, не умножать сущности сверх необходимого, но бестолку. Лезут в горы, шарахаются по гробницам, вращают глазами, эксплореры, н’вах.
— Быстрее, у меня мало времени, — сказал глубоким голосом второй данмер, седая старушка с болезненным лицом, по имени Нарайл Садоро. В далеком и небезоблачном детстве некая психологическая травма справила ей недобрую службу, и говорила она часто невпопад, не в тему, да и просто так, губами.
— Куда ты спешишь, Нари? — удивился Эртис. — Скоро начнется буря.
Он помолчал и добавил:
— И ураган, н’вах.
— Я слышал, — вновь молвил Дро’Тазарр, — что вышел из корабля удивительный человек, и ласково обращался со всеми, и был учтив как не традиционно ориентированный партнер, и стремился он к знанию, и…
— Да, да, — сказал нетерпеливый Эртис. — Знавал я одного такого знающего. Из предыдущих был. Красавец, чего уж там. Все, говорит, знаю, все. Все знаю, говорит, и кивает своей собственной головой в знак согласия, подтверждая сказанное им самим. Так-то. Знающий был. Слова говорил непонятные, умные, вот, я записал. (Он вытащил блокнот и прочел несколько слов.) Как вам, а? Умник, н’вах. А что в итоге? В итоге он оказался никем. Выкупил за бесценок у Дандеры Селаро полный доспех Домины и полез в горы, шарахаться по гробницам. Весь такой сиреневый, сияющий, стремительный, с посохом. И знаете, что?
— Говори, — сказала Нарайл.
Хаджит промолчал, погруженный то ли в думы свои, то ли от недостатка сахара.
— А вот что, друзья, — произнес Эртис загадочным тоном. — Вот что. Вы готовы?
Друзья по местному обычаю сосредоточенно смотрели в разные стороны, и казалось, они вроде бы и не вместе. Эртис заглянул в лицо Нарайл, затем в морду Тазарра, и сказал:
— Его никто не искал.
И заулыбался, довольный своей шуткой.
— Чужеземец, — сказала Нарайл Садоро, бессмысленно таращась ему в переносицу.
— Аутлэндер, — не преминул возможностью ввернуть словечко Эртис.
— Я слышал, — промолвил Дро’Тазарр, — что явился он в Балмору, и многое узнал там, и вступил в Гильдии, и проделал многое во всеоружии своего знания, и…
— Дрорик, — сказал Эртис и нежно подергал его за хвост, — ну что ты зарядил свое «и». Выйди из своего псевдоассоциативного транса и выпей с нами за мое здоровье.
— Удивительна жизнь в наши времена, — не торопясь, ответил тот и замяукал в угол: — Лири, милможен, принам, буддо, покру, незамутшейн.
— Из отмычки? — раздалось в ответ.
— У меня есть, — сказал Эртис.
Они выпили.
Нарайл Садоро, вытерев губы донельзя знакомым движением, как бы прикрывая рот от зевка, начала принюхиваться.
— Ш-ш-ш, — сказала она.
— Н’вах, — сказал Эртис, пряча флакончик. — Только не шипи.
— Я слышал, — снова затянул Дро’Тазарр, — что бывал он не раз в Альд’руне, и подолгу терзал торговцев всяческих, и не покупал ничего лицеприятного, и продавал много, и однажды заявился он в район поместий, и тяжело приставал к наместнику дома Редоран, и к Аробару…
— Да-а, — не вытерпел снова Эртис. — Многих их было, но этот какой-то… какой-то другой, судя по слухам. Есть, знаете ли, в нем какая-то непреходящесть. Понимаете, о чем я? Что-то мыслестранное, странномифическое, мифонеадекватное, неадекватномыслимое. Улавливаете суть?
— Говори, — сказала Нарайл.
— Есть, говорю, в нем какая-то непреходящесть. Есть, это точно.
— Я слышал, — сказал Дро’Тазарр, — что в поручении он найти аргонианина, по имени Жабий Язык, что из «Крысы в котелке», что в Альд’руне, и что будет он здесь, и здесь он…
— Что? — вопросил Эртис, подергивая бородку. — Что ты сказал?
И тут кое-что произошло.
— Мутсера, — произнес хаджит и закрыл глаза.
— О Вивек, — пошатнувшись, произнес Эртис. — Неотменимая модальность неотменимой зримости. И ныне и присно и вовеки веков.
Он попытался спрятаться внутри себя, испугался, и ничего не вышло.
А все потому, что вдруг из воздуха между ними появился я, бессмертоносный.
Я спустился и появился в центре их общества внезапно, заложив два пальца в пройму между пуговицами изящной рубашки, в белых изящных штанах и изящных же туфлях. Прищурив карие глаза, плотно сжав губы, я появился внезапно, внезапным появлением своим всколыхнув зеленоватый, заискрившийся от магии, пропитанный винными парами, воздух.
«Крутой закл, — прошептал Эл. — Только маны жрет как ланд-крузер девяносто пятый…»
«Хэй, — сказал я внутрь, — чего ты шепчешь, тебя никто не слышит».
«Это мое личное интимное дело, как говорить», — обиделся он и надолго затих.
Компания молчала в тишине, и слышно было как.
— Та-ак, — сказал я, — ребятки. Милый тут у вас кабак. Но вы мне не нравитесь.
Никто не нарушил мое удовольствие от появления разливающихся признаков удовольствия. Я обратился к хаджиту, забывая его имя и вспоминая его по дрожащей табличке над головой:
— Тарзан, черт тебя побери, повтори-ка насчет тяжело приставал.
Молчание ответом было мне.
Я повернулся к Эртису и, потрепав его за рукав, очень симпатично, как показалось мне, произнес:
— Эртис, дружище, не отворачивай профиль. Дай-ка мне этот долбаный блокнот.
Молчание ответом было мне.
— Имеешь право, — сказал я.
Пожал плечами, потом выпил пузырек восстановления магии, что в бесконечных количествах своих водится у Налькирии Вай Хэвен, что из Балморы, и спросил у Нарайл Садоро:
— Как ты догадалась, старая, что здесь я, богоравный?
— По фиолетовым кругам под ногами, — ответила она.
— Да, черт возьми, ты права. Постоянно портят мои воздушные скриншоты. Что ж, ты будешь жить, девяносто девять процентов даю. А это, поверь мне, не мало.
Люблю я, когда мне верят.
Дро’Тазарр попытался незаметно ускользнуть, но Эл предупредил меня и я, быстрый в движениях своих, поймал хаджита за вялый его хвост.
— Куда пшел, — процедил я сквозь зубы. — У меня кое-какие проблемы. Стражники меня не любят. А я не люблю, когда меня не любят. Отвечать, быстро. Где тут этот как его, агро… орга… черт подери, аргониан?
— Я слышал, — произнес Дро’Тазарр смирно, не открывая глаза, — что он в таверне «Крыса в котелке», что в Альд’руне, и в рубашке экстравагантной, и на два этажа ниже, и направо, если спуститься, и без ошибки…
— Воистину, — сказал я, отпуская, — великий подвиг совершит тот, кто заткнет ему пасть.
Через пять минут или в чем они тут меряют время, закончив свои не скажу какие дела с Жабьим Языком, я произвел ужасающий акт злодеяния, достойный памяти всех вместе взятых гениальных злодеев прошлого, включая Жан-Батиста Гренуя. А потом я взлетел над Лириэль Стойн и добавил:
— И я это сделал.
И шваркнул ей в район головы своим любимым полумесяцем, отобранным в честном бою у лорда Дрегаса в обливионных местах. Это оружие я использовал только в особых случаях: когда брился или отправлял в вечность женщин расы, приписанной мне неким Сокуциусом Эргаллой, канцелярским советником, редкостным ублюдком, кидалой, будущим мертвецом.
Я шваркнул ей промеж глаз и не промахнулся и остался доволен и опустился вниз.
Я, начинающий бог.
— Злое дело свершил ты ныне, — произнесла она и, сверкнув пятками, испустила дух.
Но попирал я законы божии, и чистота святости мне была ненавистна.
Мой бессменый сотоварищ в кровавом пути моем, вездесущий Эл, молчал все время, пока я обрызгивал бесцветно-прозрачной кровью стены таверны «Крыса в котелке», что в Альд’руне. Молчал, когда умирали Альдинг, торговец, Эсторил, заклинательница, Дулар гро-Бузга, бард, Йак гро-Скандар, из Гильдии, Ти-Лан, меткий стрелок, и Галтис Гуврон, владелец тяжелых статуэток местного культа зла. Не сказал ни слова, когда бесславно погибли Дро’Тазарр, Тадар Эртис (не успев записать новые слова) и Нарайл Садоро. Скрипнул зубами, когда сверкнула пятками Лириэль Стойн.
И лишь два раза промолвил он слово.
«Языка не трожь», — произнес он тихо первый раз, когда я обратил адский взор свой на застывшего аргонианина, онемевшего от онемения, забившегося в угол, пробивавшего в стенке головой своей ящерной путь к спасению.
«Квестодатель», — сказал он второй раз, когда я зажал между столов ювелирного человечка. Позже, когда я узнал, что он приходится родственником Фаргота по материнской линии, мне ничего не оставалось, как в ближайшем будущем выщелкнуть из них жизни в одну и ту же распрекрасную двулунную ночь.
И вот, одухотворенный от дел своих, я вышел в краснопепельные сумерки округловыпуклых очертаний города, прихватив с собой блокнот Эртиса. Там были свежие и знакомые слова. Эртис писал: «Он сказал онлайн и хелпми, и я проникся мудростью сказанного им самим».
А ко мне спешили уже стражники, поблескивая темным золотом и обнаженным оружием.
— Истину сказал ты, Эля, — произнес я вслух и нырнул обратно в таверну.
Как неожиданный вскрик клифа, я вспомнил, что мой бог, девушка по имени Бетти, связывалась со мной последний раз во второй день месяца огня, пару недель назад.
— Грехи твои, — сказала она тогда, — тебе не отмыть, ибо видны они как настоящая кровь на настоящем снегу.
— Милая моя, — сказал я мягко в ответ, — где ж тут снег?
Чуть помявшись, она ответила:
— В производстве.
— Что это? — спросил я у старушки, показывая выщербленный зеленоватый кругляшок.
— Это золото, Джеймс, — ответила она.
Я только что прибыл в город, успел походить по ручью, даже поплавать в одном глубоком месте, успел попрыгать на пустынной площади (нравится мне этот звук, после которого я начинаю лучше прыгать; интересное явление, право) и, наконец, запрыгнул в первую попавшуюся на глаза дверь.
«Драласа Нитрион, ростовщица», гласила на двери надпись.
Ростовщица, именно так.
Она была первой, с кем я решился заговорить. Все остальные, проходя мимо, говорили мне такие ужасные вещи, что я пыхтел, потел и сжимал губы. А Драласа промолчала.
Пять ей за это баллов.
И вот, когда я задал ей свой зеленый вопрос, то несколько опешил. Я же только что прибыл в город, но меня уже знали.
— Блин, — сказал я, — откуда ты знаешь, как меня зовут?
— У тебя имя над головой болтается, — ответила она спокойно.
«Эл?» — спросил я.
«Может быть, — ответил он. — Не уверен. Может, только местные его видят?»
«А-а».
В домике Драласы Нитрион играла тихая спокойная музыка, навевающая способность запомнить ее наизусть.
— Окей, Драласа Нитрион, — сказал я старушке, — значит, вот эти заплесневелые штуки вы называете золотом?
— Золото, джейпи, монеты, дрейки, — сказала она. — Как хочешь, так и называй.
— Рубли, — сказал я. — Мне так привычней, я не местный.
— Как хочешь.
— Что еще ты знаешь?
— Около пятидесяти процентов населения — данмеры.
— Хитро придумано, — сказал я. — Что еще?
— Победитель Легиона, Ларриус Варро, что из Форта Лунной Бабочки, поклялся изжить коррупцию. Но ему ничего не добиться, действуя по закону. Ему нужен кто-то, кто бы обошел эту порочную систему.
— На что ты намекаешь?
Она промолчала.
— Ладно, забудь, — сказал я, поигрывая дыркой в правом кармане. — Что еще?
— Сельвия Сарелот управляет портом страйдера в юго-западной части города. Она может доставить тебя в Сейда Нин, например.
— Да знаю я. Только что оттуда… Стоп. Сельвия Сарелот? Она? Там же мужик стоит! Мужик, черт подери, с серым остроскулым лицом в татуировках!
— Может, и мужик, — сказала Драласа, — а может, и нет.
— Парадоксальное суждение, — сказал я. — Но черт с ним. Секреты какие-нибудь знаешь?
— Знаю. Ларриус Варро, что из Форта Лунной Бабочки, ищет тебя. Говорят, он хочет поговорить с с тобой. О чем, не знаю.
— Это секрет? — сказал я, поморщившись. — Это не секрет, а рекламный плакат на центральной площади вашей деревни. Ладно, зайду на днях к этому твоему Варре. Да, кстати. Косадеса знаешь?
Она повертела головой.
— Я знаю Баколу Клосиуса, что из Южной Стены, трактира к востоку от реки Одай.
— На кой черт мне Бакола? — спросил я. — А этот Одай, у вас что, рекой называется?
Оба вопроса Драласа Нитрион проигнорировала с таким видом, будто у нее кончился запас слов.
Может, так оно и было.
— Будешь чего-нибудь покупать? — спросил я, нащупавая в левом кармане с полсотни стрел, несколько мечей, полный железный доспех и несколько бутылок разнообразного зелья.
— Все, кроме сахара и скумы.
— Черт, — я нахмурился. — А кто берет?
Она промолчала.
«Тэйк каре, — сказал Эл. — Это драгвещество».
«Что?»
«Наркотики».
«А-а».
Я выложил на стол весь сахар и несколько бутылок скумы. Она молча взирала на мои действия, в равнодушии своем сравнившись лишь с мертвыми крабами, в бесчисленном количестве оставленных мною на побережье ручья, вдоль которого я дошел до города, с тремя переходами сквозь вечность и, с помощью принципа обратной связи меняя временно-пространственный континуум.
— Ладно, — сказал я Драласе, — Драласа. Вот тут у меня есть флин. Сколько?
— Двадцать семь, — ответила она.
— Чего? — возмутился я. — Тут же написано — сто. Ты, блин, чего? Двадцать семь рублей заместо сотни, надо же! Твоя любимая цифра, что ли, или столько дней тебе осталось жить?
Так мной были сказаны первые пророческие слова.
— Отвечай, — закричал я под мирную музыку богов. — Ты чего?
Она молчала.
— Ладно, — сказал я. — Восемьдесят, и ни рублем меньше.
Постоял в тишине.
— Семьдесят. Шестьдесят девять. Шестьдесят восемь. Шестьдесят семь. Шестьдесят шесть.
Она нахмурилась.
— Полтинник, — сказал я. — Уговорила, чертяка языкастая. Полцены, это нормально. Правда?
Драласа Нитрион, ростовщица, переменила позу и воткнула руку в бедро.
— Вы не тот тип, с которым мне нравится иметь дело, — произнесла она.
— Что? — спросил я. — Чего?
«Ее надо убедить, — сказал Эл задумчиво. — Ее. Надо. Убедить».
«И как же? Я по специальности инженер-системотехник, а не психолог».
«Да? Зачем же ты тогда прочел «Как заиметь друзей» Карнеги? Замотивируй ее. Скажи комплимент».
«Заткнись, — сказал я. — Как поиметь друзей, а не заиметь. Пародию я прочел».
«Стыдно, — густым голосом сказал Эл. — Стыдно, мой мальчик».
«Заткнись».
Я нахмурил брови, блуждая в разношерстных мыслях, вспоминая подруг по институту.
— Драласа, — произнес я наконец, мягковибрируя голосовыми связками, — сегодня вы выглядите как первоапрельский цветок, и морщины вашего лица цвета засохшей сосновой коры больше похожи на морщины цвета засохшей сосновой коры, чем на борозды алчной старости, сложившиеся в результате кропотливого пересчитывания мелочей вашего мнимого богатства.
«Не прокатит», — сообщил Эл.
Не прокатило.
— Отвали. Немедленно, — сказала Драласа.
«Ну, — сказал Эл. — Я не знаю. Попробуй угрозу. Может…»
«Ладно», — процедил я сквозь зубы.
— Драласа, — сказал я мрачно, грозновибрируя голосовыми связками, — сегодня твой последний шанс дать мне то, что я хочу. Иначе… иначе я… иначе я буду жаловаться.
«Ты чего залепетал, — сказал Эл, — как великовозрастный кретин?»
«Эля, — сказал я, — не вникай в технологию, сам разберусь».
А вслух произнес, с нажимом:
— Ты, застаревшее дерево, полупровалившаяся в пол гнида, как ты смеешь говорить такое мне, номеру один среди чужеземцев, великовозрастному… э-э, великому Джеймсу, наверное посланному наверное королем.
— Не смеши мои тапочки, — ответила Драласа, и я покраснел как коробка с патронами из медали за отвагу.
— С меня хватит, — сказал я.
— Исчезни, — сказала Драласа и щелкнула языком, показывая губами букву «о».
— О-окей, — произнес я, судорожно сжимая скользкие пальцы, — я исчезну. Но я вернусь, и когда я вернусь, а я вернусь, и, возвратившись, покажу тебе один незамысловатый фокус.
«Пошли отсюда, демагог, — сказал Эл и добавил: — Из этого булшита».
«Подожди», — попросил я и повернулся в сторону, в охватившем меня приступе негодования осмотреть жилище Драласы и что-нибудь спереть, минимум, барабанчик и флейту.
«Надо было дать ей денег и все. Дай ей десятку, Джеймси, или сотню, на крайняк».
«Черта с два», — сказал я и заприметил в дальнем углу несколько вроде бы холщовых мешков.
Но там оказались какие-то дешевые растения. Дешевые — это по-ангельски сказано. Если бы я предложил их на продажу Драласе, она бы еще и денег с меня за это взяла.
А в графе «полезные свойства» у этих растений опять стояли вопросы.
«Пошли отсюда, сыщик чертов».
«Ладно».
— Прощай, Драласа Нитрион, ростовщица, — сказал я на выходе. — А будут проблемы, зови.
И добавил, вспоминая нетленные слова великого капитана:
— А они будут.
На пустынной площади я пересчитал свое богатство, и сказал вслух:
— Эл, дружище, вызывай Бетти.
— Момент, — отозвался он изнутри.
Пока я ожидал коннекта, из-за переулка между одинаковых домиков появилась высокая стройная красивая женщина в золотистых волосах и меховом темно-коричневом доспехе, уверенно дошла до меня и промолвила:
— Любишь риск, да?
Я промолчал. Кто знает, чего ждать от неизвестности?
— Давай же, скажи что-нибудь. Или проваливай.
Гостеприимство в данном государстве явно не в моде.
— Что-нибудь, — сказал я и свалил, проваливая, по ручью за город.
«Он лайн», — сказал Эл, когда я взобрался на пригорок, сильно уставши.
Мой бог, девушка по имени Бетти, вышла на связь.
— Да? — спросила она, по-видимому, зевая.
— Слушай, милая, — произнес я с расстановкой. — Есть три вопроса. Первый. Почему эта чертова карга, Драласа Нитрион, ростовщица, а не ростовщик? Второй. Какого черта мужик на страйдере является бабой? Третий. На кой черт мне Бакола?
Она надолго задумалась, а когда я услышал ее голос, то услышал идиотские слова:
— Не знаю. Не знаю. Не знаю.
Я разбросал по небосводу звезды в новом, мною установленном порядке, и опустился на землю, возжелавши на некоторое время отойти от божественных дел. Я решил навестить старого друга.
— Что это было? — спросил у кого-то Селлус Гравиус, когда я проник сквозь дверь.
— Икскьюз за вторжение, начальник, — ответил я на всякий случай, оглядываясь. — Проходил мимо, дай, думаю, зайду. Старый знакомый, как-никак, приличный человек, денег когда-то дал. Ты так и не вылез из этой дыры? Жаль, откровенно жаль. Ты умный мужик. С такими мозгами как у тебя место твое всяко должно быть у герцога в Эбонхерте. Кстати, знаешь, как они там свой город называют? Нет? Слушай сюда. Эбенгард. Согласись — придурки. Да и у герцога фамилия тоже не ахти — Дюк. Герцог в квадрате, так сказать. Двойной, так сказать, герцог. Его предки, наверное, из ученых. Из этих, как их? В общем, такие дела… Эй, капитан! Ты здесь?
Селлус Гравиус, не двигаясь с места, иногда вертел головой и хлопал глазами, но молчал. Очень убедительно молчал, под промежуточный цвет своего неизбежного доспеха.
«Дружище, — сказал мне Эл откуда-то совсем издалека, — по-моему, у него проблема с ухом. По-моему, его не интересует звук. Вероятно, он надел какую-то насмерть невидимую каску. В общем, он тебя не слышит. Подойди ближе. Но не ближе, чем на полтора метра. Это — необходимый минимум дистанции для общения в средней степени доверия».
«Эля, — сказал я, — а по-моему, ты мне о своем прошлом не все рассказал».
«Кхм», — произнес Эл смущенно.
Я подошел поближе. Селлус Гравиус не шелохнулся. Я сунул руки в карманы и всмотрелся в размытое капитанское лицо.
— Сэл, ты про Фаргота слыхал? Да, скончался. Сам только что узнал. Бедняга. Ударился головой о берег и захлебнулся. Хороший парень был, говорят, мирный. Говорят, на Аррила работал. Факелы любил ночами зажигать. Гуськом ходил. Страдал, говорят, по кольцу.
— Говорят, — сказал капитан, — у него дырка в спине размером с луну.
От неожиданности я чуть не раздавил все заныканное в карманах зелье, но сообразил.
— Неудачно упал, говорят, животом, — сказал я, и ловко перевел разговор на другую тему: — А с какую луну? Массеру или Секунду?
Вместо ответа капитан требовательно произнес:
— Ваши документы, пожалуйста.
— Конечно, конечно, — сказал я и достал свой паспорт, или свидетельство о рождении, или аттестат зрелости, или трудовую книжку, или пропуск. — Вот. Все нормально. Работаю. В манчкизме замечен не был. Не сидел. Холост, детей нет.
Гравиус пристально всматривался в первую страницу.
— И не будет, — добавил я.
— Я что-то не понял, — произнес капитан, прищуриваясь. — Где отметка Косадеса?
Я остановился на полуслове, жалея о том, что зашел в гости. Придется снова врать. А врать я не люблю. Я люблю, когда мне верят.
— Это, как его, — сказал я. — Заходил я к нему три с половиной раза. Дома никого не было.
— С половиной?
— Ну да. Один раз не дошел, честно скажу. Из-за соседа. Сосед у него есть, Ворар Хелас зовут. Сахаром банчит. А Косадес, я слышал…
— Понятно. Обязательно зайди, иначе ничего не выйдет.
— Чего не выйдет?
— Вообще ничего.
— Ладно, понял.
— Слышал? Обязательно зайди.
— Клянусь, — ответил я и козырнул.
«К пустой голове…» — начал говорить Эл.
«Да, да, знаю, — перебил я, — не мешай беседе».
— Хорошо, — сказал капитан, возвращая документ. — Я вижу, каэрпэ у тебя высокий, двадцать семь. Пора браться за настоящие дела. Готов?
«Каэрпэ? — мой внутренний голос, казалось, удивился. — Это что еще за чертблин?»
«Не знаю».
А Гравиус был неумолим как несговорчивый тренер из крепости Индоранион, что по имени Кворин.
— Готов?
— Товарищ капитан, я ж на секунду, поболтать!
— Готов?
Я поджал губы и суетливыми движениями начал рассовывать паспорт по карманам. То в левый, то в правый, то сразу в оба, тем временем яростно размышляя о том, готов ли я. Обидно то, что обиден сам вопрос. Я, богоравный, зашел в гости к этой мелкой сошке, потрещать о том о сем, а он, а он, скотина, тварь имперская, он что, понятия не имеет, кто сей я есмь? Видимо, нет. Видимо, не получится у нас душевного разговора, видимо, придется его просто проткнуть, как редкозубопастного гуара. Но что-то сжимало мою грудь в изящной рубашке, не хотело выпускать наружу ярость и меч, гнев и силу, даблъю, спэйсбар и райтклик. Будь что будет.
— Готов? — капитан Селлус Гравиус был напорист как морозный атронах перед смертью.
— Так точно! — заорал я и вытянулся в струнку. — Завсегда!
«Ай, маладца», — сказал Эл.
— Хвалю, — сказал капитан. — Расклад такой: я ищу кого-нибудь для командования отрядом наемников в походе на Форт Огненной Бабочки.
— Так, — сказал я.
— Береговой форт был захвачен бессмертной ордой некоего Грурна, который просто вышел из океана и истребил местный гарнизон. Выжившие были вынуждены оставить в руках неприятеля щит Опека Акавира. Сейчас я ищу командира, который возглавит миссию для возвращения этой реликвии. Ты готов пойти на это?
— Как, говоришь, Грурна зовут?
— Грурн.
— Та-ак. Сколько их там?
— Грурнов? Один.
— Да нет, Сэлли. Бессмертной орды там сколько?
— Скелетов? Около сотни. И мышей еще столько же.
— Итого где-то семьсот двадцать. Понял. Не проблема.
— Отлично. Возвращайся на пристань, там ты встретишь свою команду.
— Надеюсь, капитан, они не полные придурки?
Но Гравиус не обратил на мой вопрос ни малейшего внимания, лишь почесал доспех. Слева.
— Да пребудут с тобой святые и наше благословение, — сказал он.
— Пребудут, — я покивал и покинул его хмуротусклый кабинет.
На пристани никого не было, кроме печального ящера, по имени Силм-Дар. Я посмотрел ему за спину, на спокойное море, на занимавшийся туманом восход солнца, услышал близкое гудение страйдера и меня пронзила ностальгическая нотка. Ведь когда-то я стоял здесь, дышал собственным мерзким дыханием и никаких мыслей не было у меня, кроме как о кабаке.
— Эй, парень, — произнес Силм-Дар. — Ты зачем голову мне на плечо положил?
— Чего? Ах да. Ладно. Та-ак. Я что-то не понял, а где команда?
— Уже на острове, рвутся в бой.
— Надеюсь, они не полные придурки?
Силм-Дар задумался. Помахал хвостом, поскрипел когтями о деревянный настил.
— Да вроде нет, — ответил он. — Жрондир, нордлинг, в доспехе. Мара, она босмер, без оного. Аронил, альтмер, немного трусоват, но бегает быстро.
— В обратную сторону? — спросил я. — Понятно. От одних только имен меня наизнанку выворачивает. Босмеров вообще ненавижу. Альтмеры хороши, если из баб. Аронил, он женщина?
— Нет.
— Все ясно, — сказал я. — Не пойдет. Ты сам-то как?
— Я простой перевозчик, — ответил Силм-Дар, пошевеливая перепонками. — К боевым конфликтам не предрасположен, в социальные впадать отказываюсь. Могу доставить на остров. Можешь допрыгать сам, только в этом случае команды тебе не видать.
— С тобой тоже все ясно. Вы все принадлежите к равноправному классу фулидиотс. Поехали на твой чертов остров. Порубаем там всех на куски.
— Есть, — ответил Силм-Дар, поблескивая клыками. — Свежая добыча!
— Чего? — спросил я, но тут же забыл о своем вопросе — мы очутились на острове.
Небо затянуло тучами, хлынул дождь, зазвучал гром. Ребята стояли вокруг меня и кричали, перебивая друг друга:
— Показывай дорогу! Мы здесь для того, чтобы убивать!
— Я видала места и похуже! Вперед!
— Я последую вашему примеру, но надеюсь вы знаете, что делаете.
Последнюю фразу трусливый альтмер сказал. Я покивал им всем, улыбаясь, поднимая руки и успокаивая.
— Вам предстоит, — произнес я с пафосом, — великая смерть. Умереть в битве за какой-то там щит. Вы согласны сложить головы в этом малоприятном случае?
— Да!
— Да!
— Нет.
Последнее слово трусливый альтмер сказал. Но меня это интересовало ровно столько, сколько моего бога, девушку по имени Бетти, интересовал эффект геймплея от выполнения этой миссии.
Я вызвал любимый меч. Длинный как дорога в Дагон Фел, острый как углы треугольника, не смазанные пиксельными шейдерами, легкий как воздушное яйцо над храмом, что в Вивеке. Я пробормотал еще с пару заклинаний, глотнул несколько пузырьков, присел в реверанс и с хитрой улыбкой спросил:
— Соувот, бойз, а ю рэди?
Никто не успел ответить. Никто не успел выхватить оружие. Молниеносный, полупрозрачный, коварный, под шикарным действием бодрящих напитков, я порубал на куски всю свою команду, включая Силм-Дара, простого перевозчика. Никто и принюхаться не успел, как сложил голову за какой-то там щит.
И вот, я в одиночку бросился против бессмертной орды. Сквозь вечность я не прошел ни разу, взрезая все вокруг и мечом, и огнем. Пошатываясь от стрел, я проложил бесцветно-кровавую дорогу в гарнизон, оставив позади блеклокостлявую реку. Антистрадая от укусов, я очистил гарнизон от длиннохвостых зараженных тварей, ступенькая по трупам. В бесчисленных взмахах меча погибла какая-то кошка, в доспехе и со щитом. Не замечая темно-фиолетовые россыпи эбонита, я отбросил копыта у всех скелетов в шахте. Наконец, добрался до главного злодея.
— Эй, Грурни, — сказал я ему после того как уничтожил охрану. — У меня к тебе есть один маленький вопрос.
Объект был тих и сверкал молниями. Я прятался за колоннами.
— Ты что, — поднимая в напускном изумлении брови, спросил я, — действительно просто вышел из океана? И не вошел просто назад? Да как тебе не стыдно!
«Перестань паясничать, — произнес молчавший до сих пор Эл. — Бери щит, иди домой».
«О-окей».
И я нахлопал Грурна по щекам до смертельной цифры и отобрал щит.
Потом долго шахтошарахался, собирая эбонит, очень тяжело допрыгал по морю в в Сейда Нин, к капитану.
— Итс ми, — сказал я, — кэп. Вот щит. Даже бирка от магазина сохранилась. Опека Акавира, плюс двадцать пять удачи, пять штук рублей.
— А ты хорош, — сказал Селлус Гравиус и забрал Опеку. — Вот три тысячи.
— Почему три? — нахмурился я.
— Две мне как заказчику. Все поровну. Тебе еще плюсом репутация пойдет.
— Ах ты, ско… — вроде бы произнес я, но передумал, вышел из капитанского кабинета, и поскакал к Налькирии Вай Хэвен, что из Балморы. Сдавать эбонит.
Обратно я вернулся через несколько минут или в чем они тут меряют время. Попросил Гравиуса отдать мне щит или ровную сумму. Он молчал, поблескивая пластмассой Опеки Акавира со вполне определенным намеком. Плюс двадцать пять удачи. Да ну и что. И я сказал:
— Капитан, слыхал ли ты вот такую поговорку: никогда не узнаешь, какой у человека был мозг, пока не подберешь его с ковра? Не слыхал? Жаль, откровенно жаль.
И я нахлопал Гравиуса по щекам до смертельной цифры и отобрал щит. Возникло мерзкое ощущение дежа вю. Тяжело отдуваясь, я убрал труп в другое измерение и сказал:
— С таким мозгом как у тебя место твое всяко должно быть у герцога в Эбонхерте. Вернее, учитывая ситуацию, должно было бы.
В ту же секунду Эл произнес «Да-а» и произошел незапланированный коннект с моим богом, девушкой по имени Бетти. Она молчала. Она молчала, притихнув, и молчала, заткнувшись. По всякому молчала. В этом ей равных нет.
— Знаешь, милая, что я тебе скажу, — произнес я, совершая бесполезную попытку присесть на какой-нибудь стул. — А?
Нет ответа. Беспринципная тишина. И тогда я сказал:
— Когда бросаешь камень, невозможно предсказать, в каком месте он упадет.
Дилемма: чем махать — мечом или руками? С одной стороны руками — оно легчее, с другой — в промежутке между взмахами можно поймать лбом чью-нибудь остропалку. Так было в моей предыдущей жизни.
Я стоял, размышляя, какую выбрать дверь, пока проходивший мимо парень в синей рубашке и зеленым клыкастым лицом, по имени Шаграм гро-Шагдулг, не зарычал рядом со мной:
— Давай, говори скорее.
— Слушай, Шаграм, — произнес я. — Куда податься? К магам или в спецназ?
— Балмора — большой город, — ответил он, настраиваясь на долгий разговор. — В нем несколько районов….
— Эй-эй! Уже можешь идти, — я вытянул в его сторону руку как для поцелуя, склонил голову и махнул пару раз кистью. — Или присядь, подожди чуток. Я монетку подброшу.
Шаграм остался стоять. Я устало опустил руки.
— В ногах правды нет, Шагги, — промолвил я, и что-то намекнуло мне, что сказал я крепкую глупость, глупость в первой инстанции.
Шаграм изобразил мне потусторонний взгляд. Я попытался забыть о нем. Порылся в левом кармане, нащупал монетку номиналом в девятьсот семьдесят рублей, подбросил ее вверх. Если, решил я, орел — пойду в бойцы, махать ножами и колымить кузнецом. Поймал монетку. Орел. Я покусал губы. Еще раз подбросил. Поймал. Орел. Еще раз подбросил. Поймал. Орел. Подбросил. Поймал. Орел. Еще раз. Орел. Еще двадцать семь раз. Орел. Я подождал пару минут или в чем они тут меряют время. Подбросил. Поймал. Орел. Я покусал губы. Еще раз подбросил-поймал. Орел. Еще двадцать семь раз. Орел. Подбросил-поймал-орел. Черти полосатые!
«Шестьдесят три раза подряд, — констатировал Эл. — Менее закаленного человека это могло бы подвигнуть на пересмотр всей его веры. По крайней мере, в смысле теории вероятности».
«А?.. Что ты сказал?»
«Да так».
Покачиваясь как маятник из стороны в сторону, я подбросил монетку еще семь раз. Орлы. С губ моих закапала невидимая кровь.
— Блин, — сказал я громко и вслух.
Так я узнал, что рубль в данном государстве имеет одну сторону. Не две одинаковых стороны, а именно одну. Очень интересное явление, право.
«Семьдесят раз, — удовлетворенно промычал Эл. — Круто, Джеймс, круто, давайте пять».
«Да в мать, — сказал я злобно. — Куда мне податься-то?»
«К магам иди. Я слышал, среди них есть нетребовательные дамы».
«Спасибо, достохвальный друг», — ответил я и шагнул сквозь дверь Гильдии Магов.
Пока глаза привыкали к полутьме, я уже слушал голос.
— Очень рада знакомству, — сказала дама номер один, по имени Ранис Атрис.
— Как сказать, как сказать, — подумав, произнес я. — Это я про себя. Окей. Я не просто так зашел, а в силу неподдельного предрасположения к искусству. Магомоченьхочустать.
— Ну-ну. Правила прочесть?
— На кой мне правила. Что нужно делать?
— Сказать «да».
— Да.
— Вот и все. Теперь ты — член.
— Чего? — я подвигал бровями. — Это я и так знаю. Еще раз спрашиваю: что нужно делать?
«Трудоголик, кхм».
«Шатап».
— Секретные задания получишь у Ажиры, — строго сказала Ранис Атрис. — Она рядом с вокзалом. Наберешься опыта, приходи ко мне.
— Наберемся — разберемся, — сказал я и просочился мимо. — Си ю лэйтер, грандма.
Внизу, в цокольном этаже здания, я наткнулся на некую Эстирдалин, даму номер два.
— Вы меня заинтересовали, — сказала она высоким приятным голосом. — Прошу вас, поделитесь своими мыслями.
— Хочу стать магом, — начал я делиться. — Стать хочумагом. Магом хочустать. Очень.
«Черт возьми, — забормотал Эл. — Да откуда в тебе такие вульгарные фонтаны словесности?»
«Компенсация не качественных школьных знаний, — ответил я. — Плюс алкоголь».
Эстирдалин невозмутимо рассматривала меня свысока, свысока рассматривая мое не броское одеяние и неприметные руки в карманах. Я поигрывал дыркой. Эстирдалин молчала. Я тоже молчал.
Помолчали.
— Вы меня заинтересовали, — произнесла она второй раз. — Прошу вас, поделитесь своими мыслями.
— Хочу стать магом, — сказал я, и мне показалось, как я прыгаю во времени.
«А-а, твоя любимая игра», — сказал Эл.
«А что говорить?»
«Скажи что-нибудь симпатичное. Найди эти женские кнопки».
«Придется врать».
«Иначе и не получится, — сказал Эл и философски заметил: — Для женщин, в большинстве случаев, истина прямо пропорциональна ненависти. В смысле, лучше солгать, чем обидеть».
«Вот как», — сказал я, скрестил два пальца и сунул их в дырку правого кармана.
Мой внутренний голос внутри себя увнутреленно хмыкнул.
— О, Эсти! — произнес я нежно. — Я слышал о вас много хорошего. Я слышал, что альтмеры — исконноместнокоренной народ, а не эти красноглазоушастые данмеры. Я слышал, альтмерки с именем на букву «э» — самые распрекраснопригожие среди прочих. Вот что я слышал.
И тут раздался этот самый звук, и я почувствовал восхитительную уверенность, почувствовал, что могу сказать еще лучше. Я ощутил прилив в тот район мозга, где плескались капли интеллекта. Кроме того, я почувствовал шевеление в кармане и понял, что в паспорте изменилась некая цифра.
Эстирдалин промолвила в ответ:
— Предлагаю прикупить парочку заклинаний. Пригодится, когда полезешь в горы.
— Чего там делать? — спросил я в искреннем недоумении. — Впрочем, чем черт? Показывай.
В последующий короткий промежуток времени я крупно потратился. Теперь я мог кусаться, вращать глазами, разбрызгивать квазисолнечные лучи, глазеть сквозь тьму и вызывать длинный нож. С таким арсеналом меня и впрямь тянуло в горы.
— Как это все работает? — спросил я.
— Произносишь название, махаешь руками, — ответила Эстирдалин.
— А можно руками не махать?
— Можно, — согласилась она. — Но тогда ничего не получится.
— А-а.
В следующий короткий промежуток времени у меня кончились деньги. Эстирдалин, да пусть светятся ее пока живые глаза, создала мне на заказ большой красный шарик. Когда я двумя месяцами позже поэкспериментировал с ним на центральной площади в Суране, на меня даже никто не обиделся. Некому было.
Я покосился на ближайший шкафчик, уцепившись свободной рукой за отмычку, но Эстирдалин заговорила снова.
— Я вижу, ты не силен в искусстве Изменения. Не хочешь обучиться?
Я пригладил лысину и успокоил взгляд.
— Чего?
— Могу обучить тебя изменениям.
— Изменениям чего?
Эстирдалин была спокойна как орк без оркского доспеха.
— Всего, — ответила она. — Физического мира и природных возможностей.
— На кой?
Эстирдалин мягко улыбнулась, если черствые зеленогубы могут изображать мягкую улыбку.
— Хочешь быстро летать, плавать как рыба, прыгать как… как… в общем, ты понял.
И я купился.
— Как самолет! — заорал я и подпрыгнул. — Ха-ачу!
— За десять уроков, — произнесла она, — с тебя восемь тысяч девятьсот двацать два рубля.
— Сколько? — прохрипел я и, кажется, уменьшился в размере.
«Влип», — сказал Эл.
«Это ты называешь нетребовательной дамой?»
«Ну, кхм. Здесь что-то не так. Я думаю, если ты еще раз скажешь ей комплимент, будет дешевле».
«На рубль?»
— Восемь тысяч девятьсот двадцать два, — повторила Эстирдалин.
— Эсти, родная, у меня по случаю кончилось богатство, — откашливаясь, сказал я. — Давай авансом. Занесу послезавтра. Клянусь.
— Нет.
— Завтра.
— Нет.
— Сегодня вечером.
— Уже вечер.
— Давай я вчера занесу, — произнес я, ничем не рискуя.
Эстирдалин, что из Гильдии Магов, что в Балморе, зависла как неотлаженный рекурсивный цикл. Она молчала, переминаясь с ноги на ногу, моргая, иногда наклоняя голову и дотрагиваясь до подбородка правой рукой.
«Сбой в скрипте», — сообщил Эл.
«Да ну, — сказал я притворно. — Надо будет сообщить об этой нашей девушке».
«Вызвать?»
«Позжее, дружище, позжее».
— Ладно, Эстирдалин, начинающий маг, — сказал я. — Прощай. Где тут у вас вокзал?
— В углу, — ответила она и пошла прогуляться.
Я проник в угол и обнаружил Ажиру за стойкой, недалеко от поезда. Она загадочно мерцала кошачьими глазами, мурлыкала под нос алхимически нечленораздельную чушь и темнела темной синетьмой сарафана.
— Ага, что тут у вас? — спросил я. — Бар? Мило.
— Мой друг Джеймс! — воскликнула Ажира. — У меня есть для тебя поручение.
— Окей, — я покивал. — Я в предвкушении набить какое-нибудь лицо. Кто наш будущий мертвец?
— Тебе нужно будет пробраться в район Горького Берега.
— Так, — сказал я, потирая руки.
— Собрать там четыре типа грибов и принести их мне.
— Чего? — не понял я. — Грибов? — нахмурился. — Грибов? — скрипнул зубами. — Грибов?
— Да.
— Кого нужно за это прибить?
— Просто собери грибы, — ответила она и зевнула.
— Послушай, киска. Я похож на парня, который собирает грибы, а? Я похож на парня, который попрется в район Горького Берега по грибы? Разве я похож на такого парня? Если я похож на такого парня, тогда ты — Майкл Джексон.
«Н-да, — произнес Эл. — Ты прирожденный апологет искусства сравнения».
«Угу».
— Отвечай же, котик, — сказал я.
— Ты — новичок, — сказала Ажира. — Мне нужны грибы. Четыре типа.
Я мгновенно усмотрел в ее словах глубокое интимное признание, из коего следовало, что я просто обязан ходить за грибами всю свою жизнь.
— Вывод из твоего силлогизма ложен, — произнес я небрежно с умным видом кандидата наук, — так как исходит из лицензионных посылок. Что последует дальше? Отправишь меня за какими-нибудь цветами?
Ажира забегала глазками и повернулась вполоборота.
— Так я и знал, — сказал я. — Я отказываюсь от твоих поручений. И знаешь, что? Как-нибудь я принесу тебе грибы. Да-да. Слыхала поговорку «ваша киска сдохнет от вискас»? Так-то. Дохлый кот — мало забот. Прощай.
И я поспешил прочь из Гильдии Магов, мимо поезда, бретонки с итальянским именем Масалини Мериан, мимо Эстирдалин, мимо висящего в воздухе орка, по имени Шарн гра-Музгоб, мимо Ранис Атрис, на выход. Я спешил прочь мимо них, выстраивая интеллектом мерзкую планоместь, прикидывая требуемое время и шансы на осуществление, размышляя о непреходящей сущности богов, вернее — одного бога, девушки по имени Бетти.
На улице меня поджидал тот самый зеленолицый клыкастый орк, Шаграм гро-Шагдулг.
— Слышь, Шаграм, — решил я пошутить. — А у орков пол определяется по имени, а не по другим признакам, да? Что я имею в виду. У мужиков фамилия начинается с «гро», а у баб — с «гра», так? А иначе — да-а, конечно, никак не понять, текстуры мешают.
Шаграм молчал, грозный с виду, никто внутри.
— Ладно, не обессудь, — я похлопал его по плечу. — Глядишь, еще и благодарить будешь.
— Говори быстрее, — сказал Шаграм.
Я сощурился и промолчал. Чуть позже, двигая пальцами ног, я произнес вслух:
— Эл, коннект.
— Пять сек, — отозвался он и очень тихо зашипел.
Я вышел на пустынную площадь, оставив Шаграма в туманной дымке вынужденной перспективы. Третий раз за этот долгодень я стоял на этой площади, третий раз. И третий раз не знал, что мне делать.
— Слушаю, — произнесла неожиданно Бетти.
— Это, значит, — сказал я, рефлекторно выпрямляя спину. — Что лучше: маги или бойцы?
— Бойцы, — ответила она.
— Чем они лучше? — спросил я грустно, не понимая дурацкости вопроса.
— Чем маги, мой юный кретин, — ответила Бетти и отключилась.
Через некоторое печальное время, когда я, удрученный, отрабатывал навык прыжков, поскакивая по горам вокруг города, мой внутренний голос, по имени Эл, осторожно произнес:
— Зато ты научился кусаться.
В бытность свою начинающим богом, в те времена, когда до круглых цифр в паспорте было так же далеко, как путь от Хлормарена до Ротерана, а коэффициент разрешимости проблем был в районе тридцатника, я изъявил волю в первый раз съездить в Суран. Я устал махать руками, летать как самолет и наблюдать сверху мутнообразный пейзаж, поэтому решил расслабиться; пришел к Сельвии Сарелот, что из Балморы, управляющий страйдером, и сказал.
— Сельвия, — сказал я. — У меня к тебе вопрос личного характера. А ты…
— Для вас мы организуем специальный тур за ту же цену, — перебил меня управляющий. — Альд’рун — четырнадцать, Суран — шестнадцать рублей.
— Прервешь флюиды господни, отрок, — произнес я, — может с подиума сдуть, понял? Вопрос такой, но только без обид. Ты на самом деле, черт возьми, кто? Мужик или нет?
Сельвия Сарелот моргнул.
— Суран — семнадцать рублей, — сказал он и отступил на шаг.
— Ну вот, блин. Послушай, я за справедливость. Меня интересует виновный, а не твой врожденный комплекс неполноценности.
— Я мужик, — сказал Сельвия, с опаской оглядываясь.
— Что ж у тебя имя бабское?
— Не знаю.
— У тебя родители есть?
— Не знаю.
— А прошлое какое-нибудь?
— Не знаю.
— Что ж ты знаешь, друг мой?
— Суран — семнадцать рублей, — сказал Сельвия.
«Джеймс, — произнес Эл. — Ты хотел отдохнуть».
«Ладно».
Я подарил Сельвии за мужественность тысячу, он меня за двенадцать забросил в Суран. Итого его наличность составила тысяча двенадцать рублей. Я этого не забыл.
Появившись в Суране, я оказался лицом к лицу с другим караванщиком, остролицей женщиной по имени Фолси Тендас.
— Куда вы хотите отправиться? — спросила она заинтересованно.
— А? — я посмотрел ей в глаза. — Я только что приехал, дорогая. Есть тут центр досуга?
Фолси пожала плечами.
— Варианта два. Суранский трактир или Дом земных наслаждений.
— Звучит неплохо, — сказал я. — Подождешь меня здесь, если что? Три счетчика плачу.
— Я и так здесь, — ответила Фолси Тендас, поправляя грязную белесую прическу цвета грязной белесой прически.
— Дил, — кивнул я.
Суран cо страйдерских мостков выглядел городком у реки, утопающим в собственных домах и огромных деревьях с плоскими ветками. Сквозь пелену редких облаков тускло светило солнце, водичка поблескивала отражением гор, невдалеке от окружающей город стены пасся мирный гуар. Или не мирный. Или не пасся. Приближаться я не стал.
Стоял спокойный неяркий ровный дымносиневатый день, одиннадцатый день месяца огня, двадцать седьмой местный день моего пребывания в стране, третий реальный день без жены, работы и настоящего пива.
Я прыгнул на первую попавшуюся крышу и оказался прав. Это и был Дом земных наслаждений.
«Веди себя прилично», — сказал Эл, когда я забросил свое нелегкое тело сквозь дверь второго этажа.
«Упаси боже совершить мне грех», — пошутил я в ответ.
Тирнур Тирано, вот кто мне внутри встретился первый. Полузакрывая красноглаза и ехидно усмехаясь, он открыл рот.
— Где этот раб?
Я покачал головой.
— Почему, — спросил я терпеливо, — вы не можете дождаться пока я чего-нибудь не скажу, а? Почему вы, данмеры, такой негостеприимный народ, а? Отчего вам, данмерам, не сидится, нет — не стоится, на месте? Отчего ваше перманентное ханжество вызывает у меня чувство раздражения, сходное с ощущением эбонитовой занозы в заднице? Тирнур, вы разве не учились в школе?
«Красноречивая вежливость — достоинство королей», — сказал Эл.
«Господа бога, — поправил я. — Убедительно перерезать глотку тоже дорогого стоит».
Тирнур Тирано появился в кадре.
— Знаете, что я вам скажу? — он, видимо, страдал то ли от недостатка общения, то ли от кусков ваты в ушах. — Только между нами. Я всегда отдыхаю здесь между паломничествами.
— Что ты говоришь, Тирни? Как это мило. И чем ты тут занимаешься, на втором этаже, в одиночку? Поигрываешь своим джоном? Чистишь огурец, так сказать. Какую руку тренируешь? Правую? Или ты левша? Ладно, не напрягайся, скоро увидимся.
И я покинул его и спустился вниз.
Хозяйка кабака, по имени Хельвиан Дезель, была хороша собой и без верхней одежды, что решительно меня не расстроило. По слухам, она торговала сахаром, старалась держать это в секрете, но секреты тут у них, знаете ли, как рекламный плакат на центральной площади. Торговля шла не очень, всегда не хватало наличных, поэтому она решила попридержать у себя кроме секретов еще и трех полуголых остробедрых девиц, смахивающих на женщин легкого поведения, в каких-то жутких темно-зеленых купальных костюмах. Или наоборот.
— Хельви, — позвал я ее, спускаясь вниз. — Я привстану вон там. Четыре флина, две суджаммы и шейн, для начала. И выключи музыку. Эти баллады режут мой абсолютный слух на подпрограммы. Есть у тебя Элвис Пресли или, на крайняк, Серега Чиграков?
— Мы не продаем напитки, — ответила она. — Только сахар. За музыку отвечают боги.
— На кой мне твой чертов сахар? Он на меня не действует. Но тебе повезло. Все свое, как говорится, ношу с собой.
И я выложил на стойку восемь пузырьков флина, двадцать семь бутылок шейна, тридцать суджаммы, десять скумы и с пяток жучиного мускуса — запивать. Налькирия Вай Хэвэн, что из Балморы, очень меня любила. Сто процентов. Перед круизом в Суран я, по обыкновению, побывал у нее. И вот — практика показывает, не зря.
— Что там насчет музыки, Хельви? — спросил я и замахнул первый бутылек шейна.
— За музыку отвечают боги, — повторила она.
Я кивнул и сощурился.
— А у тебя шикарные бедра.
— Спасибо, — она улыбнулась. — Я рада вас видеть.
«Эл, — произнес я внутрь. — Свяжись-ка с Бетти, смени пластинку».
«Я сам это сделаю, — ответил он довольно. — Сейчас посмотрим, что есть».
«Посмотри, посмотри».
Я оглядел присутствующих. Рядом с Хельвиан Дезель стоял хаджит, рабыня по имени Хиньярси. Правая рука ее была заточена в поблескивающий наручник. «Та-ак», — подумал я. Далее, около стойки расположился некто по имени Дарик Биэлль, своей недовольной мордой выказывая омерзение всем окружающим. «Та-ак», — подумал я еще раз и повернулся лицом в зал, облокотившись левой рукой на стойку, другой сжимая бутылку. Сидеть я так и не научился.
По правую сторону от меня прогуливался блондинорд по имени Снорри, изредка бросая в мою сторону презрительные взгляды. «Ну-ну», — подумал я. По левую сторону стоял темнорыжеволосый данмер, по имени Мувис Моран, сверкая тусклокрасным глазками. «Зыркай, зыркай», — подумал я. Одет он был бедно, что выдавало в нем приверженца аболиционистов. Кто сии, я до сих пор не имел никакого внятного понятия. Может быть, это местные подпольные революционеры, размышлял я, может быть, они…
«Нашел, — произнес Эл. — Кино, Агата Кристи, Дэдэтэ, Пилот, Чиж…»
«Стоп. Давай Серегу».
«Окей».
Я улыбнулся, попивая шейн и чувствуя необъяснимую легкость необъяснимых сил, наполняющих мои и без того не хилые мышцы, ощущая бесконечность своего превосходства. И, конечно, совершенно не замечал, как алкоголь локально выбивал из интеллекта участки памяти.
— Сто километров могу пробежать! — закричал я всем в зале, включая танцовщиц.
Все в зале, включая танцовщиц, не обратили внимания на мое яропылающее восклицание. Я глупо заулыбался и брякнул пустым флакончиком о стойку, схватил бутылку скумы и в один глоток отправил ее содержимое внутрь.
«Поостерегись», — произнес Эл.
— Пятьсот километров! — заорал я. — Где музыка, мой брат, мой всеведущий друг! Где пьянящая музыка настоящих богов, Элли! Давай реальную музыку, музыку моего светлого прошлого, дней, когда я так часто возрождался из пепла спиртных туманов! Да здравствует пропаганда трезвого образа жизни! Элли, давай Серегу в массы этого долбаного государства!
И Серега пропел: «Я живу в самой лучше стране, мне каждый третий — враг».
— Да! — возгласил я уже тише и выпил, и выпил я не один раз.
Прошел местный час или две минуты или в чем они тут меряют время. Многое не изменилось. Снорри прогуливался, Мувис Моран краснопосверкивал, хозяйка кабака Хельвиан Дезель безучастно осматривала свои руки. Танцовщицы танцевали, Хиньярси до сих пор никто не освободил.
Я обнимал Дарика Биэлля за плечи и, брызгая слюной ему в лицо, шептал:
— Дарик, дружище, ты на кого работаешь? Я не прошу тебя говорить правду, я приказываю тебе. Ты меня слышишь, алкоголик непропатченый? Или ты так и будешь вечно отсвечивать туполобым лицом своим красносвет данного кабака? Отвечай, дружище!
— Тупые рабы, — произнес Дарик Биэлль тупо, не стараясь освободиться.
— Что? А? Гкм-м-хрм, простите. Чего? Какие рабы, Дарик?
Тут его прорвало как в будущем прорвет Толера Сариони на пресс-конференции в Вивеке по поводу исчезновения гномов.
— Как я их всех ненавижу! Ищу одного негодяя, Хэйдж-Айя, уже несколько месяцев. Ты понимаешь меня? Конечно, ты понимаешь. Я даже проводником обзавелся, Прячущийся Глаз зовут, во как. И все бестолку. Водит меня по окрестностям уже пару недель. Недешево мне это обходится. Слушай, а ты не найдешь мне его?
— Дарик, — прохрипел я сквозь пары шейна. — На кой черт тебе нужен этот ублюдок! Забей!
— Найдешь или нет?
— Да иди ты вглубь. Я сюда отдыхать приехал, а не работать на таких как ты.
— А, ну ладно, — Дарик заметно испугался; оно конечно — я сжимал его шею. — Действительно, зачем напрягаться и кого-то искать. Я даже не думаю, что он в бегах: это, по-ученому, просто аллюзия мурыжа.
— Чего? — я натурально оторопел и покачнулся, но не от вина. — Как ты сказал? Ты кто у нас, местный кандидат наук. Ты разве не в курсе, что Джеймс не любит кандидатов?
— Хорошо, хорошо. Я лучше закажу выпивку. Человек!
— У нее только сахар, — сказал я и отпустил Дарика. — Ты же не кушаешь сахар, правда?
Серега пропел: «Восстает из пепла выпимший народ…»
— Да, — сказал я и внимательно посмотрел на Дарика.
«Не надо», — произнес Эл.
«Надо», — сказал я и взмахнул руками, сотворяя дорогущий закл на остатки маны.
Я с трудом отвел Дарика Биэлля наверх, на второй этаж, к праворукому Тирнуру Турано, одиноко стоящему в углу. Я сказал им: «Любите друг друга, остальное сделает техника» и, беснуясь как застрявший меж камней огненный атронах, вернулся в зал.
— Хельви, — произнес я по возможности нежно и содрогнулся. — Ты чего Хиньярси не отпускаешь?
— Она моя жена, — ответила она и почесала живот.
Я засмотрелся на ее руки, и кое-что вспомнил. Девчонки!
Серега пропел: «Так нет, найдем же, блин, куда ввести войска…»
— Да, — произнес я, разбежался и вломился на сцену, отбросив в сторону вставшего на пути Снорри и сжимая в скользких руках бутылку жучиного мускуса и скумы.
— Врежем! — заорал я девчонкам.
— Иди дальше, — ответила мне плоскогрудая Руна.
Я выпил. Посмотрел на нее сбоку, выпил еще раз.
— Ладно, — сказал я, утирая губы. — Я пойду, но когда я вернусь, а я вернусь, и, вернувшись…
«Эй-эй, — сказал Эл. — Не тот сорт».
Тогда я прыгнул с подиума Руны на соседний, к черномастной девушке по имени Каминда. По пути я высосал остатки скумы. После прыжка у меня подкосились ноги, и вот, в таком экзистенциальном реверансе я рухнул лицом в грудь Каминде.
— Слышь, Каминда, — зашептал я, пуская слюни. — Я милый парень, с сильной волей («Гнусная ложь», — сказал Эл) и большим мечом (тут я, конечно, ухмыльнулся). А не возжелаешь ли ты слезть со этого дурацкого постамента и испытать на себе (я опять ухмыльнулся) крепость духа воина, побывавшего в таких переделаках, в каких не бывали даже норды (я скосил убийственный взгляд на стоявшего неподалеку Снорри), а? Не возжелаешь?
Серега пропел: «Взъерошивая хаер, поредевший навсегда от седых волос…»
— О да, — прошептал я в экстазе и распустил руки.
— Если вы чего-то хотите, самое время спросить, — ответила Каминда, перестав крутить тело, но как бы не замечая телодвижения мои.
— Я уже спросил, — сказал я, успокоил руки, выдал ей авансом тысячу рублей.
— Делиться хорошо, Джеймс, — ответила она и запрятала деньги в какое-то другое измерение.
— Я о том же, Ками, — сказал я ласково и потрепал ее за бедро. — Идем со мной, я покажу тебе гравюры.
Эл поспешно сказал: «Джеймс, тебя кидают, кидают, кидают». Но куда там!
— Каминда-а, — звал я, не тронутый никакими чувствами, но звал. — Ками-инда-а.
А она завертела бедрами, будто я исчез из ее жизни как вызванный на секунду кинжал. И я поджал губы, подумал «ла-адно-с-с-с», развернулся и собрался прыгнуть к последней даме моего сердца, бретонке по имени Марелле.
Но не успел.
Эти двое ублюдков, Снорри и Мувис Моран, оказались из охраны. Они схватили меня за руки и, угрожая перочинными ножами, вышвырнули меня вон, на улицу.
Серега напоследок пропел: «Посиделки с друзьями, мимолетный роман, не выбрасывай, мама, мой чемодан…», после чего Эл выключил его.
— О, да… — произнес я сквозь хрип из груди.
— Тебе что, заняться больше нечем? — сказал Мувис Моран.
— Ты проиграл, — добавил Снорри. — Катись.
Неловкий и без извилины в мозгах, я рухнул на мостовую. Скума, мать ее. Силы немерено, а на ногах стоять не могу. Знать бы, что означают эти вопросы в графе «полезные свойства».
— Я найду тебя, — забормотал я. — Я найду тебя, я тебя найду-у.
— Мы что с тобой, в прятки играем? — спросил Мувис Моран напоследок.
Они исчезли за дверью.
Я полежал чуток.
Еще полежал.
Прошел час или две минуты или в чем они тут меряют время.
И тут я вспомнил, что я ж, блин, бог. Я вспомнил, что кроме скверного пойла, черт возьми, у меня в карманах есть кое-что еще, а именно — девяносто пузырьков восстановления всего на свете. И я поднялся, и увидел табличку над дверью.
«Вход только членам и не членам клуба», — гласила надпись.
— Окей, — сказал я вслух. — Ду ит.
И я вернулся, совершая попытку номер два. Я снова проник в Дом земных наслаждений через второй этаж, сказал двум влюбленным «Ждите» и весело спустился вниз.
— Привет, подонки, — сказал я всем присутствующим.
Никто меня как бы и не заметил. Будто меня здесь и не было часом или двумя минутами ранее. Может, меня и не было, но осадок-то остался.
И явилось мне отмщение, возмездие бога.
Я их вывел на улицу, построил на центральной площади в ряд. Всех. Для этого я порядочно помахал руками, истратив около двадцати пузырьков общей стоимостью в районе трех с половиной тысяч рублей. Я выстроил их в ряд, друг за другом: Хельвиан Дезель, ее жену Хиньярси, Тирнура Тирано и Дарика Биэлля, Снорри и Мувиса Морана, а также трех танцовщиц — Каминду, Руну и Марелле.
— Ваше последнее слово, — произнес я и вызвал даэдрическую пи… шапку, в общем, вызвал.
Для красоты.
Все молчали, недоуменно оглядываясь по сторонам. Снорри пытался сбежать, но передумал. Мувис Моран моргал, не вникая в суть. Женщины притихли.
— Рест ин хел, май фрэндс, — сказал я и взобрался на верхушку лестницы.
Издалека они казались новобранцами. Или нет.
— Эл, — произнес я громко и вслух. — Бетти на ковер и реквием Моцарта, Лакримозу де Илли.
— Угу, — буркнул он.
— Я здесь, — произнесла Бетти.
Пошел дождь.
— Глазей, милая, — сказал я Бетти, взмыл между струй и с четвертой попытки вызвал красношарик, сделанный на заказ у Эстирдалин, что из Балморы.
И пустил его погулять.
— Да-а, — произнес я по-злодейски. — Сгореть живьем, это вам не шутка!
— Говорят, утонуть еще хуже, — тихо промолвила Бетти.
— Знаешь-ка что, — сказал я, — по мне, так уж лучше три раза утонуть, чем один раз сгореть заживо. Какое там — три, все шесть. Опусти палец в воду. Что ты почувствуешь? Почти ничего. Но попробуй сунуть тот же палец в огонь! Ага! Так-то.
— Да уж, — сказала Бетти.
Они умирали долго и гордо. Тихая музыка звучала, страдая по остаткам былой жизни. Я летал над ними, махая руками, вызывая квазисолнечный свет, освещая им центральную площадь, смеясь над охранником — он тоскливо бегал вокруг горящих тел. Когда я устал летать, все были мертвы. Их тела так никто и не убрал.
Я уселся на верхушке самой высокой башни в Суране, стряхнул с рукавов несуществующие капли и сказал:
— Ну, дорогая, что скажешь?
— Странно как-то…
— Чего странного? Обычное дело. А чем еще здесь заниматься? Чистить огурцы?
— Ты только что убил девять человек.
— Восемь человек и одну кошку, — уточнил я. — Люблю пунктуальность.
— Да… Но штраф тебе никто не засчитал. По идее, ты должен быть в розыске на сумму порядка двенадцати тысяч.
— По идее? Да все твои идеи в корне зарублены еще на стадии прописки сценария. Может, здесь диктатура криминальных авторитетов. Или это не входит в рамки установленной тобой парадигмы человеческих отношений в этой местности?
«О Господи», — сказал Эл.
«Да, это я», — ответил я, разукрашивая свое лицо любезной улыбкой.
— Что ж, — произнесла Бетти. — Когда-нибудь ты за это заплатишь.
— Чем?! — я откровенно засмеялся. — Односторонними рублями?!
— Нет, но ты привыкнешь и отдашь настоящие деньги за любой аддон.
Ах ты, язва.
— Там, откуда я родом, да будет тебе известно….
Но она уже отключилась. Я прослушал душещипательную репризу с голосами из ада, половил ртом холодоструйки. Но ни редкий дождь, ни замогильносладкая музыка, ни оппозиционное отношение Бетти к моему способу решения демографической проблемы не смогли уничтожить божественную улыбку на моем лице.
— Как там Сельвия Сарелот сказал, — произнес Эл. — Для вас мы организуем специальный тур за ту же цену. Ну-ну. Сколько ты потратил?
— Около пяти тысяч. Да плевать. Что еще здесь делать с деньгами?
— Могу подсказать.
— Давай.
— Благотворительная миссия в Вивек. Богач, декадентствующий филантроп, владелец лучшего оружейного музея в стране, Джеймс Бонд, милашка, славный парень, плейбой, любимец женщин, покоритель Горького берега. Вивек — большой город. Каждому по двадцать тысяч и…
— Вне всяких сомнений, — перебил я, — это грандиозно. Где тут подвох?
— Его нет.
— Должен быть, — я задумался и вдруг, осененный невероятной мыслью, подскочил, вызвал длинный нож и начал размахивать им над головой. — И он есть! Лучший в мире подвох, король подвоха!
— Что же это? — мне показалось, что голос Эла дрогнул и как бы нахмурился.
Чуть наклонившись, подставляя щеку дождю, я пощекотал ножом пятку правой ноги. Помолчал. И, как только я ощутил, что Эл теряет терпение, то проникся ядом злых помыслов и под окончательные аккорды реквиема сказал.
— Воистину, — сказал я, — счастливы будут они, когда падут от руки моей, ибо подобному мне не будет уже никогда.
Светало.
Я стоял на крыше особняка Совета Хлаалу, устало смотрел на восток. Вытянутые руки, согнутые в локтях, как бы собираясь делать зарядку. Согнутые ноги в коленях, будто собираясь прыгнуть с крыши. С точки зрения примитивного суицида это все равно бесполезно. Несколько раз уже пробовал.
В утреннем мареве вынужденной перспективы медленно двигалось солнце, дымноосвещая все подряд. Вон Шаграм опять проскользнул во мгле между далеких домов, блеснул клыками мужского интеллекта. Или вон тот в балахоне с алыми рукавами, по имени Старгель, из местных негров, по площади опять заходил, туда-сюда, туда-сюда, обыватель, черт побери, толку от него, как от заклинания «разъярить животное».
Этой ночью я записался в партию собирателей грибов. И что-то подсказывало мне, что все-таки придется где-нибудь отыскать эти драные грибы. А иначе тогда что делать. Я хотел стать магом — вроде как стал. Идти, так в финал. Ползать как юный кретин, по меткому выражению Бетти, по берегу с несладким именем я не желал, богатство мое в данный момент времени измерялось сотней рублей, и то все — из ящиков и бочек. Эти туземцы даже деньги в ящиках на улице хранят. Налицо локально концентрированный идиотизм.
Итак, в повестку дня вмещалось два вопроса: где нарыть грибов и как. Я вытащил свой желтопотрепанный журнал, чтобы уточнить названия и чуть не поломал язык, читая. В итоге решил, что будет значительно проще их запомнить, если прочесть наоборот. Так оно и было.
Провожая взглядом унылый горизонт, я апатично прыгнул. Отбив пятки процентов на десять, приземлился как раз напротив двери какого-то поместья, так здесь называются квартиры без окон. И рядом с этим Старгелем.
— В любое время, я всегда здесь, — сообщил он мне.
— Да знаю я, — сказал я и скривился в ухмылке. — Ты даже ночью здесь. Проблемы с женой?
Он промолчал. Они тут все такие мирные, пока морду не начнешь бить. Это я потом понял.
Дверь двухэтажного поместья была закрыта сорок пять раз. Не потянуть. Я применил смекалку. Так, сообразил я, если есть второй этаж, значит, должна быть вторая дверь. Бросился на поиски и оказался прав. Дверь наверху была закрыта на пять раз меньше.
Я достал отмычку, которую раздобыл еще в Сейда Нине, и раз пятнадцать ковырнул ею замок. Честно сказать, я страдаю патологической привычкой ковырять замки. С тех пор, как я удачно вскрыл первый в моей жизни сундук с монетой в тридцать один рубль, я осознал — это натуральный психический недуг.
Очутившись внутри, я сразу же присел в реверанс — может, кто-то за мной наблюдает.
«Я за тобой наблюдаю», — сказал Эл.
«Ах ну да, конечно, — зашипел я внутрь. — Как же я про тебя забыл. Заткнись».
Я вытер ноги о коврик с изображением местной лягушки и покрался налево, мимо двери в комнату. Поднялся по лестнице в темный закуток, обнаружил там полный разброд и шатание, нашел в комоде штаны, амулет и какое-то дорогущее пойло, остался доволен. Не грибы, конечно, но начало положено.
Спустившись обратно, я вспомнил про дверь в комнату. Она оказалась не заперта. Я дернул за ручку и отпрыгнул назад — может, там пасутся эти гнусные крабы. Но мне, наверное, повезло. Слева, рядом с большой кроватью, стояла спокойная серолицая женщина-данмер, по имени Урайн Нирит, и она не промолвила ни слова, когда я приблизился. Справа на полочке подрагивала огоньком свечка и лежала большая книга. «Тридцать шесть уроков Вивека, проповедь двадцать два, — гласила надпись на темно-зеленой обложке с рисунком инструмента для пыток. — Вес три-точка-ноль, цена двести».
Стараясь не замечать пытливый взгляд женщины, я открыл книгу. И неожиданно постиг, что в среднем доспехе я буду смотреться уже лучше. Правда, на кой черт мне это нужно, я не постиг.
Я вчитался в изрезанный засечками шрифт.
«Затем Вивек оставил первую Школу Вращения и вернулся обратно в пространство, которое не было пространством», — писал в книге какой-то несостоявшийся филолог. Вернулся обратно, надо же. Я прочел начало следующего абзаца: «Отдайте мне плод моего брака, и я не сотру вас из мыслей Бога». Хитро придумано, подумал я, мысль Бога как вэпэка индивидуума. Я перевернул страницу: «И затем Вивек отправился в потайные места и нашел самых темных матерей Мораг Тонга и отвел их к жене и наполнил их чистой терпимостью, которая на вкус была как летняя соль». Метафорой автор сияет, подумал я, в целом неплохо, надо отдать должное. Интересно, кто этот Вивек? Местный авторитет, если судить по количеству написанных о нем книг. А этот Мораг Тонг? Нужно узнать. Вдруг это лучше, чем маги и бойцы, вместе взятые.
На предпоследней странице автор записал: «Их движения среди владений Ра’атима были подобны зыбким окончаниям, раздвигающим времена, и все судьбы направлялись к проглоченным ножам, убийство стало стоном». И вдруг…. внезапно я ощутил, как внутри меня, очень далеко, за пределами подсознания моего внутреннего голоса, в корне корней древней памяти, в мрачной бездне инстинктивных страхов, родилась новая вселенная, родился новый безумный мир. И это был радостный мир. Это был новый мир, полный радости. Это был мой новый мир, полный, мать его, радости! В одно яростное мгновение я осмыслил свое предназначение и раскусил свое кредо.
Я захлопнул книгу, запоминая последние слова, и сунул за пазуху.
— Держите его! — закричала Урайн Нирит, не пошелохнувшись.
— Тихо, не ори, — сказал я мирно. — Не видишь, я на секретном задании. Никому ни слова. Но я чту кодекс законов о труде. Моя любимая статья: «Любой труд должен быть оплачен». Вот тебе десять рублей.
— Честь за деньги не купишь, — процедила она сквозь неровные зубы, на одном из них темнела красноватая коронка. — Говори скорее или уходи.
Я повздыхал. Больше десятки я позволить себе не мог.
— У тебя в порядке чистой случайности нет вот таких вот грибов? — я зачитал ей названия, с трудом выворачивая наизнанку слова.
— Нет.
— Ладно-ладно, — я изобразил обиду. — А некто Вивек, он кто сей?
— Не знаю.
— А Мораг Тонг, это что?
— Не знаю.
— Да блин, черт возьми, нахрен, — сказал я откровенно.
Повернулся, взял с полочки свечку и поставил ее в ноги Урайн Нирит. Огонь осветил внутреннюю сторону подола юбки и лизнул ноги. Урайн Нирит воткнула руку в бедро и презентовала мне колючий взгляд. Я попятился, вышел за дверь и закрыл ее. Прыгнул назад, взмахнул руками, пробормотал «локвантэн» и запер дверь на шесть раз. Одно из тех заклинаний, что были созданы на заказ прошедшей ночью. Хорошая штука. Теперь даже если по нужде, Урайн Нирит выйти не сможет. Но смерть ей не грозит, там на кровати лежит роскошная подушка.
Крадучись, бормоча про себя названия грибов наоборот, я спустился по лестнице вниз, на первый этаж, и замер, увидев чью-то спину. Непродолжительное время я реверансировал, с дурацким видом рассматривая вычурное одеяние и затылок хозяина дома. Судя по темнорыжей прическе и торчащим сизоматовым ушам, я догадался, что он из этой пятидесятипроцентной породы, из главных местных.
Я покрался вдоль стены — хотел спрятаться за ширмами, в обилии расставленных по огромной комнате, но меня предательски подвел этот самый чертов звук. В один и тот же момент я понял, что могу красться еще лучше, и очутился лицом к лицу с хозяином. Растерявшись, я даже не заметил его имя над головой, но явно что-то знакомое. Хотя, у них тут через одного можно запутаться.
Гладковыбритое серолицо. Темные ровные губы. Бледный воротничок вычурной рубашки.
— Чужеземец! — сказал он грозно. — Кто вы такой? Я вас не знаю.
Я выпрямился, решил вести себя крайне осторожно, и вывел носком правой ноги полукруг на каменном полу. Вскинул голову и проницательно всмотрелся ему в лоб.
— Бонд, — произнес я значительно и с умным видом. — Джеймс Бонд. Будем знакомы. Я из жэка. На предмет нововведений в благоустройство вашего дома. Вы разве не знаете об этом?
— Нет.
— Как же так? — я опустил взгляд ему на переносицу. — Об этом предупреждали всех жителей. Я даже повесил плакат на центральной площади. Вы что, никогда не выходите из дома? Бросьте, вы же почетный гражданин города. Драласа Нитрион, хоть и ростовщица, но и то об этом знает. А лично к вам я посылал Балина Омавеля, из отдела статистики злоупотреблений дневным освещением.
Балин Омавель был одним из тех, кто сказал мне «Не маячь, проходи», когда сутки назад я появился в городе, полумертвый от нескончаемых битв с крабами и одним клифом.
Хозяин дотронулся рукой до подбородка и, закрывая глаза, открыл их.
— Никто не приходил, — сообщил он. — О чем вы вообще говорите?
— Об окнах, — сказал я. — Новое грандиозное изобретение русских.
— Что? Кого?
— Не важно. Окно — это такая квадратная дыра в стене, сквозь которую можно на улицу смотреть.
— Зачем? — спросил хозяин.
Я задумался. Действительно, черт побери. К чему ему рассматривать улицу, когда он из дома никогда не выходит.
— Видите ли, в чем дело, — сказал я. — В последние месяцы, как вам известно, очень часто бывали дожди. Холод заставил жителей злоупотреблять лампами и свечами в дневное время. Это явилось катализатором повального спроса на средства освещения. Как следствие, все торговцы подняли цены. И это — при неизменившихся доходах населения! Произошел мощный скачок инфляции. Конечно, сразу же понизился и без того низкий уровень жизни. Это привело к безудержному воровству и тотальному пьянству. Улавливаете причинно-следственную связь?
— Нет, — ответил хозяин дома, краснопомаргивая, почесывая блеклоправую вычурную штанину.
— Тем не менее, — сказал я веско. — Что дальше? Я вам скажу, но только между нами. В итоге сам Нолус Атриус несказанно всему этому рад. Вы понимаете, о чем я? — я подошел ближе и зашептал ему на ухо: — У судьи прибавилось работы, ясно? Вы же знаете, как ему это нравится. И ситуация в городе совершенно не изменилась. А ведь даже Ларриус Варро не в силах справиться с этим. Вы следите за моей мыслью, уважаемый?
Хозяин отодвинулся от меня на шаг.
— Хорошо, тут я с вами согласен, — произнес он тихо. — Этих гадов надо давить, н’вах.
— Я о том же, дружище, — я попытался пожать ему руку, но ничего не вышло. — Поэтому я и обратился за помощью к богам и выяснил, что есть великое средство разом избавиться от этой проблемы. Окна, мой друг. Грандиозное изобретение русских.
— Кого? — спросил он снова.
— Не важно, — я перевел дух. — Решением существующей проблемы является окно. Солнечный свет будет падать сквозь квадратную дыру в стене и согревать вас от холода проливных дождей. Спрос на лампы, свечи и факелы упадет. Положение в городе стабилизируется. Все друг друга любят, никто никого не кидает. В получении новенького окна вы выбраны первым как почетный гражданин города. Все просто как афоризм стражников дома Хлаалу: лучший способ убеждения — честная взятка.
«Ух, — не выдержал Эл. — Звучит круче, чем живой труп».
«Черт, я думал, ты уже умер», — сказал я.
— Что скажете! — я попрыгал вокруг хозяина дома, изображая, наверное, физическое доказательство своих слов на обогревательную тему. Зря я, наверное, это делал, но плюс был — я заприметил множество холщовых мешков и ящиков в углу комнаты, за ширмами.
— Может быть, я как-то иначе себе все это представляю, — произнес данмер в ответ, переминаясь с ноги на ногу. — Но я не могу понять одной вещи.
Я остановился и поприседал, ради смеха.
— Какой же, мой красноглазый друг?!
— Когда идет дождь, — сказал он, всматриваясь в мое лицо, — солнце же не светит.
Я дернул ногами и застыл как сыгравший в ящик краб. Точно, черт возьми, блин на фиг, еклмн!
«Н-да», — сказал Эл.
Но меня голыми руками не взять. Благодаря просвещенности и недетскому интеллекту, с которым я вступил в этот мир, я эффектно и ловко вывернулся из ситуации:
— Кстати, уважаемый, а нет ли у вас вот таких вот грибов? — и зачитал ему список.
— Нет.
— Жалко. Но тем не менее, вы не позволите ли мне осмотреть вон тот угол вашего дома? — я махнул рукой, показывая за ширмы. — Я проверю консистенцию ингредиентов на предмет их диффузной совместимости с современными наркотическими средствами. Это входит в компетенцию нашего ведомства.
— Слушай, чужеземец, — сказал хозяин, мрачнея на глазах. — Как же я сразу не догадался, что здесь что-то не так. Но теперь я все понял. Балин Омавель работает на Мораг Тонг, верно?
— Что?! — я отпрыгнул и выставил вперед руки. — Что такое Мораг Тонг?!
— Как будто ты не знаешь, мерзавец!
Он неожиданно вытащил такой длинный меч, что в ужасе я рот открыл ровно по длине меча. Мне почудилось, что острие его уткнулось в потолок.
— Сейчас ты умрешь! — закричал данмер, блистая свежим мечом, и бросился меня убивать.
— Я за грибами пришел! — закричал я, блистая грязными пятками, и бросился убегать.
«Какой алогично-кармический поворот дела», — произнес Эл.
Я кружил между ширмами, бормоча заклинания. Данмер, размахивая мечом и выкрикивая «Н’вах, смерть прихвостням Мораг Тонга!», застревал между столами и табуретками. Я выбрался в центр комнаты, ближе к лестнице, среверансировал, вытянул вперед вызванный нож и замер. По длине он не уступал мечу противника, но выглядел внушительнее. От меня исходил зеленый запах хамелеона, вокруг была организована не слабая защита, и я ждал в напряжении, сходном по драматизму с загрузкой из вечности.
Противник раскрылся внезапно, нападая. Я хмуро произнес «Убийство стало стоном», шагнул в сторону и, на выходе из приседания, ударил. Данмер рухнул на пол. Второй удар пришелся ему аккурат в спину. В недолгой агонии он выдохнул «Ты умрешь» и скончался. Спел в песню, дал дуба, отправился к праотцам, приказал долго жить. Как хотите, но я его убил.
Это был второй день и первое убийство. В порядке самообороны, конечно, но все же. И я ничего не почувствовал, ничего. Нейтральное чувство, ровно такое же, какое по утрам я возникало у меня от конвульсивных признаков абстинентного синдрома.
«Штраф не засчитан, — сообщил Эл. — Можешь спать спокойно».
«Я вообще не буду спать», — ответил я, и показалось мне, как прогремел где-то гром.
Денег при нем не оказалось. Я снял всю одежду, но труп убрать не смог. Тогда я быстро метнулся в угол с ящиками, обшарил там все, но никаких грибов, даже расплывчатого намека на грибы, там не обнаружил. Черт, подумал я, все за зря. В поисках компенсации за нанесенный мне моральный ущерб я обшарил всю комнату и обнаружил еще одну бутылку дорогущего пойла. После чего проворно убрался из квартиры с трупом.
На улице было пасмурно, и накрапывал мелкий дождик, воплощая в себе характер противоречивой природы. Передо мной стоял Старгель. Красные рукава дезориентировали взгляд.
— Чем я могу вам помочь? — спросил он, расшевеливая свои толстогубы.
— У тебя грибов нет?
— Нет.
— Мораг Тонг? — подсказал я.
— Не знаю.
— Черт тебя побери, Старгель, что ты тогда знаешь?! — в сердцах вскричал я. — Никто ни черта не знает об этом гребаном Мораг Тонге, черти полосатые его забери!
— Кто-то убил Ралена Хлаало.
— Да ну тебя в горький берег, — сказал я и зашагал прочь под дождем, ворчливо разговаривая сам с собой. — Знающие, в мать. Одно и то же, одно и то же. Сколько ж, блин, можно!
Я выбрался на площадь торговцев, откуда уже неоднократно связывался со своим богом, девушкой по имени Бетти. Жутко хотелось курить. Но в этом мире табак не горел как в Амбере не горел обычный порох. Да и не было его, табака.
«Эл, дружище, вызывай», — произнес я сумрачным тоном погоды.
«Ждем-с, — ответил он мягко. — Знаешь, что мне больше понравилось из твоего вранья?»
«Говори».
«Пассаж про средства освещения. Ты прямо поэт сатиры, непризнанный гений».
Я молчал, нарезая круги по площади. Эл что-то промурлыкал и сказал с выражением:
«Он лампой злоупотребил в дневное время, и тяжестью греха в душе его явилось бремя».
Я промолчал, но изнутри меня уже разобрал смех.
«Ну как?» — спросил Эл.
«Сильно», — ответил я, улыбаясь.
— На связи, — произнесла Бетти.
— Привет, — сказал я весело.
— Угу.
— В позапрошлый раз, — сказал я, блуждая меж струй дождя, — ты не смогла ответить на три сверхэлементарных вопроса. Теперь их шесть. Минианкета, хе-хе. Не желаешь прослушать?
— У меня есть выбор?
— Ну, в общем-то, да, его нет. Вопрос первый, банальный. Где достать эти дурацкие грибы на халяву? Вопрос второй, посложнее. Из какой субстанции сделан огонь в свечках? Вопрос третий, хитрый. Что такое вэпэка? Четвертый, по существу. Почему ни в одном доме нет окон? Пятый, главный. Почему все твердят о несуществующем Нолусе Атриусе, судье Балморы? И шестой, самый простой. Как все-таки зовут того парня, чью жизнь я оборвал недавно из-за вопроса номер один?
Она задумалась, и через некоторое время я решил, что снова услышу, мягко говоря, слова пустопорожние и глупые. Но я ошибся. Бетти оказалась не из тех, кто сдается со второго раза. Когда уже кончился дождь, а из-за углов между домами на пригорке (откуда я пришел) появился черноголовый фашист Старгель, я услышал ответ.
И слова еще долго стояли передо мной. Следуя очередности анкеты, она сказала:
— В районе Горького берега; симметричные фракталы; сам знаешь; мануал прочти; недосмотр, простите; а ты не догадался, умник?
Плато Одай не отбрасывало на ближайшие горы тень, весьма смахивающую на упитанного слона. Вопреки фундаментальным физическим законам, у плато Одай тень отсутствовала. И этот во всех отношениях достопримечательный факт ровным счетом никого не интересовал, ни местных ученых, ни богов, тем более — мужчину крепкого сложения в имперском доспехе, который бодрым шагом поднимался к большой крепости, что на самой вершине. Он давно уже должен был устать или, допустим, вспотеть, но его сильное тренированное тело, благодаря удивительному метаболизму неслось вперед как листок бумаги в ураган. В порывах отрывистых рваными рывками.
Проходя под арковоротами крепостной стены, мимо стражника, норда по имени Фьоргейр, мужчина снисходительно кивнул ему, и поспешил к дверям главного здания. Фьоргейр вслед мужчине показал мистический знак, подсмотренный у хозяина крепости, — поднял согнутую руку и ребром ладони другой ударил в ложбинку локтя.
Перед тем как войти, мужчина поправил открытый шлем на голове и глубоко вздохнул. Его правая рука сжимала незаметный постороннему глазу предмет.
Ровно в десять до полудня он шагнул внутрь.
— Не получит он ссуду, тем более безвозмездную! — раздался женский возглас.
В комнате, освещаемой из углов чахлым бежевыми лучами нескольких свечей, рядом друг с другом стояли три человека: голый по пояс имперец, женщина-данмер и высокий эльф в изящном халате. Лицо имперца показалось вошедшему мужчине очень знакомым. Недалеко от них, около лестницы на второй этаж, он увидел хаджита, кошку. Мягкими плавными движениями передних лап она перебирала разбросанные по столу свитки.
— А я думаю, у него есть шанс, пусть небольшой, — ответил высокий эльф, по имени Аррилл, бывший торговец. — Товарищ Бонд очень добрый в душе человек. Когда-то я его знал совсем мальчишкой. А десять дней назад он подарил мне новенький комплект изящной одежды.
— Десять дней назад, — произнесла язвительно данмер, мудрая женщина по имени Нибани Маеса, — он вырезал весь Сейда Нин. И неизвестно еще, за какие такие заслуги он оставил тебя в живых.
— Я и говорю, — гнул свое Аррилл. — Добрейшей души человек.
Он заметил блеск имперского доспеха и озадаченно сдвинул брови.
— Кто крайний? — спросил вошедший мужчина.
— Я, — ответила Нибани. — Говорить надо не «крайний», а «последний».
— Чего? Да клал я на это толстого огра лысого, гори все пламенем свечи. Академиев не кончали.
Тут его все узнали.
— Победитель Легиона! — воскликнул хрипло полуголый имперец. — Вы здесь, какими судьбами?
— Не твое дело, Косадес, — ответил Ларриус Варро. — Секрет. Государственной важности.
Троица переглянулась и с пониманием покивала головами, мол, ну да, оно конечно. Варро нахмурился и подвигал пальцами левой руки, разминая суставы, исцарапанные в кровопролитных боях кое с кем.
— Подойди-ка сюда, милейший, — возникло мяуканье за его спиной. — Распишись в прибытии.
— Галочку влепи, — ответил он, не оборачиваясь. — А лучше крестик черкни.
— Или смайлик всандаль, — ввернул Аррилл.
— Чего? — Ларриус Варро сжал губы. — А ты кто такой, разорви тебя надвое скамп?
Аррилл неравномерно заморгал и отступил на шаг. Нибани Маеса сощурила глаза и пристально посмотрела на Победителя Легиона. Косадес прикрыл рот рукой и бросил взгляд на входную дверь.
— Кто наверху? — спросил Варро отчетливым военным слогом.
— Патриарх этот трибунальский, Сариони Толер, — ответила Нибани Маеса. — Просит безвозмездную ссуду на строительство еще одного Министерства Правды в Вивеке. С другой стороны своего Храма. Для симметрии с точки зрения архитектурного стиля.
— Архи-чего? — спросил Варро.
Но ответа он не получил — всех будто парализовало, а все потому, что со второго этажа раздался веселый зычный крик:
— Пшел вон, одноглазый! Еще раз появишься — выверну наизнанку как коловианскую шапку! Следующий!
Со ступенек лестницы, зажмуривая один глаз, быстро спустился Толер Сариони и зашагал к двери. Из губ его вырывались нечленораздельные звуки. Варро разобрал только одно слово: н’вах. Грамотеи, подумал он, на весь язык одно бранное слово; я хоть и не учился в школе, а и то знаю двадцать семь шикарных ругательств.
— Толер, Толер, — затараторила Нибани Маеса. — Подожди, подожди. Он что, отказал? Тебе?
Сариони собрал всю злость в единственный взгляд, сказал «Дура ты, мудрая женщина, н’вах» и выскочил за дверь.
— Анасси! — снова послышался крик. — Кто там следующий? Давай его сюда. Или их там всех парализовало?!
Кошка у лестницы сверкнула когтями и схватила свиток записанных на прием.
— Великий Мастер Каиус Косадес, из Балморы, — возгласила она громко. — Прошу вас, проходите.
Косадес вспотел. Ларриус Варро с презрением отвернулся.
— Я потом зайду, — произнес Косадес поспешно. — Аррилл, давай ты, а? Мне надо порыться в карманах.
— Нет проблем, дружище, — сказал Аррил и хлопнул Косадеса по мокрому голому плечу. — Передать чего-нибудь от тебя? У меня есть с собой с десяток вкуснейших грибов. Я принес их товарищу Бонду на обед. Могу упомянуть.
— Нет, нет, что ты.
Голос со второго этажа прилетел вновь, рассыпая частички вполне объемного страха.
— Ну и где этот антикварный наркоман?!
Каиус Косадес вздрогнул и вспотел несколько раз подряд.
— Ладно, — Аррил сделал три шага в направлении Анасси. — Я следующий, дорогуша. Сейчас — я.
— Торговец Аррилл, из Сейда Нин, — объявила она вновь. — Проходите.
— А этот хрен чего здесь делает?! — в голосе сверху проскользнуло наигранное удивление. — Впрочем, давай сюда спекулянта, черт с ним блин!
— Прошу вас заметить, Анасси, я — бывший торговец, — сказал Аррил и поднялся наверх.
Металлом стукнуло одиннадцать до полудня.
Варро поискал место, где бы присесть, потом вспомнил, что он этого делать не умеет. Нибани Маеса помахала рукой перед лицом Косадеса, возвращая его к жизни, и тот поднял голову. В глазах его сидел тоскливый мир.
— Ты по какому делу? — спросила мудрая женщина.
— Да как-то нехорошо получается, — ответил Косадес невнятно. — Товарищ Бонд должен был явиться ко мне сразу по прибытии на остров. И он вроде как у меня был, но потом уже…
Ларриус Варро сунул руку с невидимым предметом в карман и покосился на Косадеса. Вырванные глаза даэдры, подумал он, этот великий мастер — туп как ходячий труп. И Победителю Легиона понравилось то, что он подумал.
— И что же? — допытывалась Нибани.
— Он зашел ко мне через месяц, когда я… — сказал Косадес и замялся. — В общем, когда я спал. Бросил мне на стол сопроводительные документы, украл из сундучка отмычки, исписал стены непонятными словами, и больше никогда не приходил.
— Этого не может быть! — воскликнула Нибани Маеса. — Он появился у нас в лагере с указанием от вас следовать указаниям от нас! И сделал все, что требуется, кроме самого главного. Поэтому я и здесь, попросить его слазить в горы. На денек.
— Ну… — промолвил Косадес. — Это…
Ларриус Варро не вытерпел.
— Заткнитесь, тысяча безмозглых крыс вас побери! — сказал он очень злобно. — Обое заткнитесь. Меня воротит от вашей болтовни скрипучей как доски корабля еще раз последние три буквы. Следующий буду я. Кто-нибудь против?
— Я согласен, — быстро сказал Косадес. — А вообще пойду я, наверное, до дому. Вымою стены.
— Греби, — сказал Варро и перевел взгляд на мудрую женщину.
— Если хотите знать, — произнесла Нибани Маеса, — женщин всегда пропускают вперед.
— Только не в лифт, — блеснул знанием Ларриус Варро, вспоминая командировку на материк. — А у нас здесь, — он показал узким подбородком в сторону лестницы, — нечто подобное. Или я не прав?
— Хорошо, — сказала Нибани Маеса. — Надеюсь, ты в нем накрепко застрянешь.
Ларриус Варро цыкнул зубами, щелкнул языком и собрался произнести подряд два из двадцати семи известных ему ругательств. Но не успел.
— Следующий! — послышалось сверху.
Бывший торговец Аррилл не спустился. Нибани Маеса, в поклоне, с улыбкой разогнула руку в сторону лестницы, показывая Варро выученный как-то у хозяина крепости магический знак с труднопроизносимым названием «вэлкамтуфакинхел».
Косадес зажмурился, повернулся к двери и выскользнул наружу. Косадес поскакал домой, в Балмору, благо не так далеко. В пути он несколько раз падал, но не оттого, что спотыкался, а оттого, что так и не разожмурил глаза. В пути он изорвал в клочки листок с написанной им речью для встречи. Вот первые слова: «Товарищ Бонд. Именем императора, я приказываю…» И в пути до Косадеса дошло, что он только что избежал смерти. Но он жестоко ошибался — она шла за ним по пятам. Проникнув в свою квартирку, Каиус Косадес напоролся грудью на торчащий из воздуха желтодлинный обоюдоострый меч, захлебнулся от удивления бесцветной кровью и повалился на колени, изрезая ладони о лезвия. Вот его хриплые последние слова: «Вряд ли у вас много друзей, когда вы так себя ведете».
А в полутемной полукомнате главного здания крепости царило полухмурое полумолчание.
— Нибани… — сказала Анасси, всматриваясь в список.
— Щас я, — сказал Ларриус Варро и шагнул вперед, ближе к кошке. — Мы договорнулись.
— Победитель Легиона, Ларриус Варро, — объявила Анасси. — Прошу вас, проходите.
— Пусть этот козел подождет, — долетел сверху ответ, и в силу вступила полномрачная тишина.
Ларриус Варро брякнул зубами, и несколько коренных надрывно, но тихо треснули. Нибани Маеса заулыбалась в свой серый кулачок. Анасси невозмутимо держалась за свиток. Неожиданно погасла одна из свечек в углу.
Прошло некоторое время, с двенадцати до полудня по ноль два после полудня.
Ларриус Варро вынул руку из кармана и повертел пальцами принесенный с собой предмет.
— Анни, кто там следующий? — донеслось, наконец, из лестничного пролета. — Впускай.
Анасси кивнула Ларриусу Варро, и он тяжело ступенькнул по лестнице.
— Прощай, солдатик, — сказала Нибани Маеса Победителю Легиона.
Ларриус Варро поднялся наверх и очутился передо мной.
Я отдыхал на кровати и чистил желтодлинный обоюдоострый меч изящной рубашкой, преподнесенной когда-то бывшему торговцу в подарок. Отдыхал я, естественно, стоя, иногда приседал. Варро потоптался на месте, привлекая мое божественное внимание.
И я отложил меч и спрыгнул с кровати и открыл ему свое лучезарное великосветское лицо.
— Хочу узнать твое имперское мнение, Ларри, — произнес я. — Как ты думаешь, сколько запросил наш пресвятой патриарх Толер Сариони для отращивания недостающего яйца Министерства Правды, исходя то ли из монументальных принципов симметрии в архитектурном стиле Вивека, то ли начитавшись Фрейда и одним прекрасным утром обнаружив себя завзятым извращенцем?
Мне показалось, что от такого количества слов у Ларриуса Варро потрескаются мозги. Он напряженно думал, а воинам думать противопоказано. Это знают все. Сила, как говорится, есть. Н о, в конце концов, он сказал:
— А?
Я вздохнул.
— Ты умеешь считать?
Ларриус Варро поджал губы. Я ласково посмотрел ему в глаза.
— Ладно, забудь. На кой черт ты приперся? В графе «причина аудиенции» перед твоим именем стоял крестик.
— Я люблю крестики, — тихо сказал Варро и покраснел. — Они напоминают мне скрещенные в боях стальные клинки.
— А мне, — сказал я, — пышное кладбище. Кстати, ты не в курсе, что на тебя заказ от Мораг Тонг?
— Чего?
— Ты заказан, Ларри. Вот документ. Я тебя давно уже должен прибить как крысу, все никак не соберусь. То деньги зарабатываю, то пьянка, то то, то се.
— Как же это так? Я же не данмер. Они же только данмеров убирают. А я же…
— Да что ты затрепетал как курсор оптической мыши, — сказал я. — Же да же. Эй! Ты-же-еще не отбросил копыта, правда?
Я подошел к Варро и взял его за плечо. Стальной имперский шлем с двумя отростками у рта походил на двустороннюю телефонную гарнитуру.
— Скажи мне, Ларри, — промолвил я, — на кой черт ты приперся?
— Товарищ Бонд, — произнес Победитель Легиона с оттенком грусти, — я по той же проблеме. Эти парни из клуба меня совсем достали. Воруют и пьют. Потом опять пьют. Презирают закон, плюют стражникам в лицо. Натурально насилуют гражданскую общественность. Откровенно, товарищ Бонд, в самый корень. Так не может дальше продолжаться. Нужно устроить им кровавую баню, а один я не справлюсь.
Его слегка испуганный взгляд говорил о долгих тяжелых раздумьях и ненадежности принятой в результате раздумий хитроумной концепции урегулирования криминального вопроса. Знавали таких умников, подумал я, лежат теперь они в других мирах и без одежды.
— И что? — спросил я. — Получится так же, как с Фьолом, да? Сто рублей? Я тогда сам чуть концы не отдал.
— Нет, нет, — ответил Ларриус Варро, освобождаясь от моей руки. — Не получится. У меня с собой подарок от Императора, драгоценное кольцо. Двенадцать тысяч стоит. Вот.
Он открыл руку. Блеснуло синесветлое кольцо.
— И что? — спросил я.
— Мой друг, капитан Селлус Гравиус, говорит, что все чужеземцы падки до уникальных предметов. А это кольцо — единственное в своем роде.
Я сложил руки на груди.
— Послушай, Ларри. Если твой друг капитан так чертовски умен, то почему же он так чертовски мертв?
— Э-э… я совсем не то имел….
— Поздно иметь, Ларри, — произнес я и прыгнул на кровать. — Надо будет, так просто заберу. Денег у меня миллионы, невидимость — закл преотвратный, а для скорости у меня специальная обувь есть. Сапоги Блондинки с постэффектом. Слыхал про такие?
— Нет, — сказал Победитель Легиона печально. — Что ж… Кстати. Разрешите вопрос?
— Смертельнопоследний?
Коротким движением я откинул голову назад, улыбаясь. Ларриус Варро вздрогнул, но взял себя в руки.
— Что случилось с Арриллом? — спросил он.
— Я ненавижу грибы, — ответил я.
Секунды две он молчал, затем осторожно промолвил:
— Ну, тогда я, наверное, пойду?
— Иди, — сказал я. — Будь здоров.
Ларриус Варро, Победитель Легиона из Форта Лунной Бабочки, повернулся к выходу и поймал спиной один из моих любимых шариков из моего любимого амулета. Шарик парализовывал на тридцать секунд и травил морозом каждую единицу времени. Ларриус Варро замер, приподняв левую ногу и вытянув правую руку. Я поднял с кровати желтодлинный меч и ткнул им в бок Победителю. Звонкосталью клацнул доспех. И тогда я нахмурился и с приседания порубал Ларриуса Варро на имперские куски. Во всяком случае, мне так хотелось думать. Он упал и скончался без единого слова. Кольчишко я, конечно, прибрал.
— Подлец, — сказал я сам себе и был прав.
Я крикнул Анасси и попросил ее позвать Фьоргейра, чтобы он совершил вынос тела и сбросил его c обрыва (победитель все-таки, черт побери, а сам я трупы давно не таскаю), а заодно и посмотрел, не появилась ли на ближайших горах тень от плато Одай, весьма похожая на упитанного слона.
Ровно в ноль три после полудня появился Фьоргейр.
— Докладываю, хозяин, — сказал он. — Тело сброшено, тень отсутствует.
— Держи вот сто рублей, — сказал я. — Иди. Скажи Анасси, что б запускала следующего клиента.
— Есть!
Он вышел.
С целью укрепить божественный дух свой, я вытащил из внутреннего кармана изящной рубашки бутылек флина и вспомнил про мой внутренний голос, который молчал всю дорогу.
«Ты чего молчишь всю дорогу?» — спросил я внутрь.
«В молчании, — услышал я глухой ответ, — ты неуязвим».
Я пожал плечами.
— Нибани Маеса, мудрая женщина племени Уршилаку, — возгласила снизу Анасси.
Я поднес руку ко рту и прикоснулся губами к горлышку бутылька. В ту же секунду в кабинете появилась немного бледная Нибани Маеса, слабо улыбаясь и простирая руки. В качестве доказательства мирного расположения, наверное.
— Товарищ Бонд, — сказала она. — От имени угнетенного пеплом и порабощенного злом народа я прошу вас слазить в горы. Это решение всех наших проблем. На денек, честное слово!
Я остолбенел.
Жидкость потекла по подбородку, по шее на изящную рубашку, проникла между пуговиц на живот, покружила в многочисленных волосах и стекла в левую штанину, в изящную туфлю. Короче, я промок.
Я медленно развернулся к Нибани Маеса, и ни один мускул моего крепкого, натренированного тела не дрогнул. Я замер, изучая женщину глазами. Если постараться, то в глубине взгляда моего можно было найти тонкие прозрачные отблески застаревшего отчаяния, превращенного со временем в деградирующую усталость — испытанное средство на пути к неслабому сдвигу крыши.
— Я не ослышался? — спросил я очень тихо. — Не вскрик ли это клифа на смертном одре?
— Нет, — ответила она и пожевала губами.
— Ты уверена, женщина?
— Да-да. Товарищ Бонд, всего один день! Чего вам стоит?
Тогда я посмотрел на нее сквозь красные блестящие блики своего любимого амулета. Лицо мудрой женщины племени Уршилаку, по имени Нибани Маеса, приобрело изысканно-печальное выражение, и она вздохнула.
— Знаешь, что это? — спросил я у нее еле слышно, показывая ей оружие.
В глазах Нибани Маеса озадаченно мелькнул мой красный вопрос и, чего-то испугавшись, где-то спрятался. Нибани Маеса закусила губу.
— Блестящий дорогой амулет, — ответила она невнятно. — Красного цвета.
— Мистейк, — произнес я. — А я не люблю больше двух мистейков подряд.
— Что? — выдохнула она, и мне показалось, что она действительно удивлена.
Я закрыл глаза.
Истинная мудрость заключается не в том, чтобы найти простое решение сложной проблемы, а в том, чтобы найти способ этой проблемы избежать. Главной ошибкой всех мудрых женщин этого мира было то, что они неизменно шли по первому пути. А как известно, любая трудная задача всегда имеет минимум одно легкое и простое решение. Не правильное.
Я крепко сжал мой любимый амулет.
Через непродолжительное, но хлопотливое время, ровно в ноль четыре после полудня мой внутренний философ, по имени Эл, произнес:
— Флюгер прибили намертво, и ветер обреченно дул в указанном направлении.
«Нас не сломать, мы крепкие парни, нам все по… э-э… плечу, и даже два раза подряд», — напевал я тихонько песню, когда стоял в очереди записывающихся гильдейцами к ворам в клубе «Южная Стена», что в Балморе. Передо мной топтался пучеглазый низкий паренек, по имени Аратор. Он что-то бормотал, посвистывая, а иногда оборачивался и внимательно смотрел мне в живот.
— Ну, скоро там? — спросил я у него в один из оборотов.
— Я не могу, — ответил он тонким голосом.
— Тогда чего расстоялся? Отойди и не отсвечивай.
— Нет-нет, я все-таки здесь работаю. Не хотите потренироваться?
— А, черт! — сказал я и сдвинул его в сторону.
Я пробрался за угол в поисках главного по грабежам и разбою, и вдруг встретился с некоей Хабаси Сладкоголосой. Она была в дивном панцирном доспехе, без обуви и с хвостом. Она была кошкой с плоской мордой и непривычно живым взглядом. А длинные когти ее пушистых лап напомнили мне одного мужика из людей-икс.
— Незнакомый запах, — нараспев сказала она, когда я пытался проникнуть мимо.
— Так это, — произнес я. — У вас тут в городе дефицит зубной пасты. Нигде не нашел.
— Нельзя найти то, чего нет.
— Да что ты говоришь…. Ты есть кто такая?
— Тот, кто объясняет тебе, как обстоят дела, — ответила Хабаси.
— Вот как, — сказал я.
«Тоже о-го-го, — произнес изнутри Эл. — Веско отвечено. Узнай, кто она и чем занимается».
«Окей».
Я помолчал, подбирая слова, опасливо оглянулся и спросил:
— Мне не хочется проявлять излишнее любопытство, но я позволю себе то малое количество уважительных слов в адрес вашей непременно светлой личности, дабы удостовериться в верности мимолетной вспышки предположения, что вы знаменитый охотник на крабов?
— Нет.
— На скрибов?
— Нет.
— На клифов?
— И не на них.
— Стреляете вьючных гуаров?
— И не гуаров, и не вьючных.
Мои познания местной фауны иссякли, и я озадаченно помолчал.
«Кролики», — сказал Эл.
— А вы, случайно, не на кроликов охотитесь? — спросил я.
— Я не охотник, — сказала Хабаси, принюхиваясь.
Я непроизвольно забегал глазами от череды пронзительных мыслей, открывающихся перспектив импровизации, цветных ассоциаций и припадка детской неожиданности разума.
— О, тогда вы, наверное, кузнец, — сказал я.
— Нет.
— Фермер?
— Нет.
— Взимаете подоходный налог?
— Не взимаю.
— Играете на скрипке?
— Нет.
— По всей вероятности, вы местный целитель?
— Не целитель.
— Странствующий монах?
— И не монах тоже.
— Потенциально допускаю, что вы просто так в этом месте?
— Не просто так.
Я заулыбался, глупой улыбкой своей, олицетворяя лжеинтеллектуальный хаос в мыслях. Хабаси незаметным движением повернулась ко мне вполоборота, и мне ничего не оставалось сделать, как впиться взглядом в ее плоский и безупречно-тигровый профиль.
«Она тунеядец, — сказал Эл. — Истый тунеядец. Будь осторожен. Все тунеядцы — чрезвычайно опасные и скользкие типы. В условиях, подходящих для деятельности тунеядца, рождается…»
«Помолчи».
— Может быть, вы работаете по найму? — спросил я снова.
— Никогда этим не занималась, — сказала Хабаси и зевнула.
— Управляете питейным заведением?
— Нет, конечно.
— Я догадался. Вы — владелец акций сахарного синдиката.
— Не он.
— Товаровед?
— Нет.
— Работаете на дядю?
— Не работаю.
— Продаете стальные стрелы для измерения расстояний между пещерами?
— Не интересуюсь ни стрелами, ни пещерами.
— Проводите эмпирические исследования соотношений градуса и синоптических сил природы в конфликте неба и земли?
— Чего? Нет.
— Инспектируете строительство нижней части мостов?
— Господи! Нет.
— Вы приезжая актриса? Адвокат? Кошка, которая гуляет сама по себе? Торгуете средством для укрепления ресниц? Или вы не из местных, так же как я?
— Все мимо.
— Ну тогда, клянусь несравненной Бетти, черт ее подери, я не знаю! — вскричал я в полной растерянности и широко развел руки в стороны. — Вы можете быть кем угодно, но даже этого я не смогу узнать, потому что времени всех моих единственных жизней не хватит для выяснения истинных причин очевидного нежелания открыть секрет вашей профессиональной деятельности!
Хабаси Сладкоголосая не обратила внимания на мое яркоярое высказывание, я лишь пошевелила хвостом. Я стоял перед ней как сиротливый надгробный крест, и в сердце моем отдаленно звучала похоронная музыка. Рассудок отправлялся в последний путь.
Но нас не сломать, мы крепкие парни. И я опустил руки и выжил.
Эл произнес: «Ты близок был к расколотому «я» в тисках души, истерзанной словами, но песня кончилась твоя — теперь пляши, в роскошном танце раскрывая сущность бесспорной необходимости синаптического примирения двух полушариев мозга».
«Чего… Чего ты сказал?»
«Да так».
Внезапно Хабаси Сладкоголосая показала мне свою спину. Я инстинктивно дернул ее за хвост и в испуге засунул руки в карманы. Нащупал в правом дырку и успокоился. В это время Хабаси снова повернулась ко мне мордой.
— Я главный грабитель в этом городе, — сказала она. — Учредитель и генеральный директор местной Гильдии воров. У нас не принято задавать много вопросов.
— Знаю, — сказал я.
— Желаешь вступить?
— Я согласен быть вашим гильдейцем, — произнес я, — при одном условии. Первое: никакого горького берега. Второе: никаких грибов.
— Бриллианты пойдут?
— Пойдут, — натянуто сказал я.
— Ты принят в Гильдию воров, мой юный друг. Ты теперь — Лягуха.
— Ля-кто? — спросил я. — Ля-кто?
«Лягуха, — сказал Эл. — Ляг в ухо, как ассиметричный дуализм слова».
«Ты чего-то разошелся, Элли, а ну-ка заткнись».
— Блин, у магов поприятней фамилии, — сказал я Хабаси.
— Выбор не за тобой, — сказала она. — А за нашими ребятами из Гильдии в Одинес. Вот твое первое задание: пойди и найди мне бриллиант. Любой. Уточняю: любой. У алхимика Налькирии Вай Хэвен есть, например, штучки три. Но мне нужен один, тот, что в середине, просек? Кру-гом!
— Есть, — сказал я глухо и, щелкнув пятками по-военному, среагировал на команду.
— Вперед, — услышал я за спиной голос. — Не найдешь бриллиант, можешь сразу пойти и сброситься с крыши особняка Совета Хлаалу.
— Ноу проблем, — сказал я, и было неясно, то ли я про брюлик так сказал, то ли про сброс.
Так я записался в Гильдию воров, что в Балморе, Калдере и где только, оказывается, ее нет. Я вышел из трактира «Южная Стена» с больными пятками и сказал вслух вечернему последождливому солнцу:
— Не хочу за бриллиантом к этой Хэвен.
Подумал и добавил:
— Далеко.
Поэтому свернул налево и вышел к реке, почесать репу. Почесал. Солнце висело над горами как абстрагированный от времени теннисный шарик. По другую сторону реки неприкаянно бродил ящер. Только я собрался зайти в первый попавшийся дом, пошарить там по ювелирному случаю, вдруг что-то произошло. Местность передо мной дрогнула и заиграла темными красками как при качественно пойманном ударе в лоб, и я увидел короткое толстое белое копье, указывающее влево вверх.
Оно дрожало.
Черт меня подери, но я оказался на луне. Вся поверхность ее была заставлена разноцветными значками.
— О-па, блин! — сказал я весело. — Какой каверзный ход. Эл, вызывай нашу девушку.
«Да подожди ты с богами, — пробормотал он. — Потом разберемся. Сам не ожидал. Сейчас посмотрю распределение памяти, сниму пару лишних процессов, может быть, выставлю более высокий приоритет… в общем, возверну статус кво, а потом уже разберемся. Ждите-с».
«Окей», — сказал я.
Побродил между значков, споткнулся о какой-то ящик. Ради интереса и в силу устойчивой привычки заглянул в него, выискивая односторонние рубли. Обнаружил ворох потрепанных бумаг и горестно повздыхал. Сквозь дырку в кармане разгладил редкую шерсть на ноге.
«Готово, — сказал Эл. — Поехали».
«Нас не сломать, мы крепкие парни, нам все по… э-э… плечу», — напевал я песенку, дожидаясь своей очереди. Передо мной стоял пучеглазый низкий паренек, по имени Аратор. Он что-то бормотал, посвистывая, а иногда оборачивался и внимательно смотрел мне в живот.
— Ну, скоро там? — спросил я у него в один из оборотов.
— Я не могу, — ответил он тонким голосом.
— Тогда чего расстоялся….
«Эл, это что за хрень?» — спросил я пораженно.
«Не мычи, так надо».
«Так я был… где?»
«В винде», — процедил Эл сквозь зубы.
Так я посетил реальный мир. Если говорить чистосердечно, позже я не раз попадал на луну, реже в какой-то яркий зеленый лес, но больше всего мне понравилось, когда я выпал на грудь настоящей блондинки. Она возлежала на идеально чистой бордового цвета перине. Ящик с ворохом потрепанных бумаг эффектно прикрывал ее настоящую блондинскость. Так-то. Реальный мир был далек от совершенства, но тоже имел своего бога. Я слышал, его фамилия напоминает то ли двери, то ли ворота. Не суть важно.
А сейчас я вновь стоял у реки, почесывая репу. На лысине в месте расчеса образовалось пунцовое по краям углубление.
— Не хочу за бриллиантом к этой Хэвен, — сказал я. — Далеко.
И быстро зашел в первый попавшийся дом, не обращая внимания на табличку с именем в дверях. Скудно обставленное жилище напомнило мне внутренность ящиков, что в обилии раскиданы по улицам города: пустые горшки и кувшины.
«А мне, — сказал Эл, — квартиру, которую я снимал в прошлом году».
— Что тебе нужно? — прохрипел справа старческий женский голос.
Я вздрогнул и, не поворачиваясь, ответил:
— Сто тысяч рублей в мелких немеченых монетах, огромный дворец в латиноамериканской республике с площадками для пикника и видом из окна на спокойное море, двадцать семь танцовщиц и безупречное здоровье. А еще чтобы не было дождя.
Мне показалось, что где-то вкралась обидная ошибка и я, досконально продумав свое светлое будущее, сказал:
— Сто десять тысяч рублей.
«Ба-а, — произнес Эл. — Ба-а».
«Я их уже заказал, — промолвил я, морща лоб, — раз, два, три… э-э… двадцать семь штук».
«Ай си», — сказал Эл.
После чего я убрал правое плечо за спину и, таким образом, очутился лицом перед приятной внешности женщиной, данмером по имени Драрэйн Телас. Ее гладкое лицо и умный взгляд никак не соотвествовали древнему голосу. Волосы цвета пены свежего пива зачесаны назад и собраны в пучок. Тонкая шея. Яркие васильковые серьги в опрятносерых ушах.
— Вот, — сказал я, — что мне нужно. Не сейчас, конечно, можно и потом. Например, завтра к восходу. Вас устроит этот непритязательный срок?
— Могу я что-нибудь для тебя сделать?
— Черт! Ты что, окончательно глухая?
— Да, — ответила Драрэйн Телас и отвернулась, хлопнув пучком волос мне по носу.
Я чихнул, сказал «ну и нахм» и полез осматривать квартиру в поисках ювелирых изделий. От скуки посчитал горшки, бутылки и кувшины. Ровно двадцать семь. Надо же. Потом посмотрел, что лежит в углу, в холщовых мешках и корзинах. Соленый рис, дреугский воск и двадцать пять подушек. Надо же, подумал я. Но воск меня заинтересовал.
«Сто рублей, — сказал я про себя. — Беру».
«Брюлики ищи, — произнес Эл. — Или грибы. А не воск».
Вместо этого я нашел дверь в комнату и открыл ее. Зря, честно сказать, открыл.
Меня атаковала такая здоровенная крыса, что если бы не раскаченная на ближайших горах прыгучесть, я сразу бы отправился в вечность. Но я вспомнил как уворачивался от выстрелов парня с последнего уровня третьего квейка, и бодро прыгнул в сторону, на руки Драрэйн Телас.
— Чужеземец, — сказала она.
— Собственной персоной, — сказал я, и с криком «Нам все по плечу два раза подряд!» соскочил с рук, бросаясь в смертельный бой, вытаскивая из другого мира любимый длинный нож.
Когда с крысой было покончено, и я прикрыл за собой дверь в комнату, Эл произнес:
«Из тридцати пяти осталось восемь. Ты все-таки доберись как-нибудь до Налькирии».
«Ладно», — ответил я и украл из ближайшего сундучка монету номиналом в пятнадцать рублей. Драрэйн Телас безразлично отнеслась к разграблению ее личных покоев.
— Ну, — сказал я ей на выходе, — я пошел. Скучновато тут. Бриллиантов нет. Грибов нет.
— А как же две крысы на втором этаже? — спросила она удивленно. — Они жрут мои подушки.
— Поверь мне, дорогуша, на подушки твои им откровенно плевать.
Она промолчала, но вроде бы не обиделась. Я вышел.
У Налькирии Вай Хэвен, проникнув в домик через второй этаж, я вскрыл сундучок, запертый на двадцать пять раз, с первого раза. Там, как и говорила Хабаси, лежали три бриллианта. Они были похожи на местные деньги, только крупнее и не зеленые. Средний бриллиант я зажал в правой руке, а два других пошел продавать Налькирии Вай Хэвен. Мысль была такая: я продаю ей бриллианты и дреугский воск («Все-таки спер», — сказал Эл), покупаю пузырек восстановления здоровья и, сияющий от успеха, возвращаюсь к Хабаси Сладкоголосой. Глупая, конечно, была мысль, но откуда мне было это знать? Улыбаясь своей незаменимой смекалке и непревзойденному уму, я спустился по лестнице, поздоровался со стражником и предстал во всей своей красе перед Налькирией Вай Хэвен, альтмеркой в полном расцвете женственных форм.
— Пора бы тебе одеться поприличней, — сказала она. — Разгуливаешь как без определенного места жительства.
От такой бешеной правды у меня потемнело в глазах, но я сдержался.
— Согласен, — сказал я. — Но когда-нибудь ты будешь визжать от восторга. А пока что вот тебе дреугский воск и два крупных бриллианта, найденных мной в темных опасных трюмах заживо погребенных торговых кораблей.
Налькирия Вай Хэвен моргнула, посмотрела на драгоценности и промолвила:
— Эти бриллианты — мои. Стража!
«О-па», — сказал Эл.
Краем глаза я заметил, как стражник стартанул в мою сторону. Не успел я, как следует набрать в грудь воздуха, чтобы произнести пару-тройку шикарных заклинаний, как он закрыл мне рот своей рукой и сказал:
— Вот ты и попался, Джеймс Бонд. Ты нарушил закон. Варианта три, все правильные: штраф, тюрьма или смерть. Что скажешь, ворюга?
— Следи за базаром, — глухо ответил я из-за ладони. — Я злопамятный.
— Кто ты такой так говорить?
— Я тот, кто объясняет тебе, как обстоят дела, — произнес я нетленно, и постарался укусить его за палец. — Нас не сломать, мы крепкие парни.
— Ну да, конечно… — усмехнулся стражник, или мне так показалось — шлем был закрыт. — Я рекомендую тюрьму. А что выбираешь ты?
— Смерть, — сказал я, соображая, что он не успеет выхватить меч, как я уже успею выскользнуть за дверь. — Смерть — мое второе имя.
Так были сказаны мной еще одни пророческие слова.
Стражник отпустил меня и, как я и догадался, полез за мечом, бряцая многочисленным частями желтого костяного доспеха. Долго лез. Я два раза выходил и заходил. Затем я исчез совсем.
Итоги: я лишился двух бриллиантов, и цена за мою голову составила двести пятьдесят рублей. На самое идиотское было в том, как я узнал позже, что я больше не смогу продавать Налькирии Вай Хэвен бриллианты. Любые. Уточняю: любые. Налькирия Вай Хэвен оказалась не альтмером, а жуткой скрягой, и все бриллианты этого мира были ее. В довесок концентрированному идиотизму местных я добавил зацикленный кретинизм и острую форму коричневой паранойи.
Я вернулся в Гильдию воров, споткнулся об Аратора, надавал ему щелбанов и, вспотевший, добрался, наконец, до Хабаси Сладкоголосой.
— Желаете вступить в гильдию? — спросила она.
— А ты инспектируешь строительство мостов? — спросил я в ответ. — Вот твой чертов бриллиант и чего мне теперь делать со штрафом за мою голову, черт его подери?
Хабаси Сладкоголосая, забирая бриллиант, ответила:
— По поводу штрафа спроси у… — и выдала мне такой длинный список специалистов по решению криминальных проблем, что я как не силился их запомнить, так и не смог.
— Я вижу, малыш, тебя немного поломали, — добавила она с улыбкой на устах.
— Это неправда, — обиженно соврал я. — Мы крепкие парни.
— Ну-ну, — сказала Хабаси. — Готов к заданию?
— Встретимся через вечность, — сказал я и, кусая от обиды губы, поплелся на выход.
Поставил еще один щелбан Аратору. Тот сказал:
— Чем я могу вам помочь?
Я вздохнул. Тотальные идиоты, честное слово.
«Дружище, — произнес Эл. — Да не грусти, какие твое годы, опасность позади…»
«А впереди одни уроды», — сказал я.
Через несколько минут или в чем они тут меряют время, заливая оскорбление разбавленым шейном в трактире «Восемь тарелок», я долго думал и, долго думая, в конце концов, придумал окончательный вариант моего победного марша.
По-новому он звучал так:
— Нас не сломать, мы крепкие парни, нам все по плечу, кроме стражников в желтом.
И так оно и было до тех пор, пока я не научился подлому и низкому (в буквальном смысле) приему заходить со спины.
Не все знают, что доброго старого Майка Лжеца убил я, сильнейшим ударом лопаты в челюсть. По правде говоря, этого не знает никто: ни мой внутренний голос, потому что к тому времени он уже был мертв, ни моя девушка-бог, потому что к тому времени я уже потерял веру.
Старина Майк был котом пожилого возраста, когда я совсем не случайно заявился на его остров к востоку от Дагон Фела.
Это откровенное событие произошло в двадцать седьмой день месяца заката, через сто четыре дня после задокументированного покапожатия Сокуциуса Эргаллы, месяц спустя после пресс-конференции в Вивеке по поводу исчезновения гномов, и на следующее утро после того, как я отказался разруливать ситуацию в Морнхолде, отрекся от дурацкой божественности и вычеркнул из потрескавшегося от дождей паспорта лживую фамилию Неревар.
Старина Майк был грустным седым хаджитом в коловианской шапке и без штиблет, когда я подошел к нему и устало спросил, какого рожна он делает вдали от цивилизации, на этом чертовом осколке скалы, что с высоты облаков похож на голову утомленного ненастьем жирафа.
— Я рыбачу, — ответил мне Майк.
Так он ответил мне, отряхивая рукав дорогой рубашки от несуществующей пыли, поднимая проницательный взгляд, всматриваясь в мое лицо. Небольшой бледно-серый стульчик, пронизанный длинной удочкой, стоял неподалеку. Ведра с плескающейся рыбой я не заметил.
Старина Майк был лжецом в самом совершенном смысле этого слова.
Он хотел рассказать мне о говорящем крабе, но я сказал, что бешеный краб сыграл в ящик ночью двадцатого дня месяца огня. Он хотел рассказать мне о загадочном исчезновении гномов, и я сказал ему, что ныне эта древняя история не интересует уже никого. Он намекнул на разрушенное святилище Боэты, употребив броское «весьма концептуально», но я рассмеялся в его пышные усы и продемонстрировал желтодлинный меч. Он попытался рассказать мне о голых личах, драконах, вершарках и лошадях, но жестом я остановил его водопад слов. Тогда он попытался использовать свой главный козырь — сведения про сетевую игру, упоминая аргонианина Им-Лита и норда Рольфа Юбера, которые могут присоединиться ко мне в опасных путешествиях. Но и это не произвело на меня впечатления по вполне объективной причине — я всегда оставался самим собой и был сам за себя.
Старина Майк совершил десять лживых попыток бесстыдно сказать правду, но зря.
И тогда мы поговорили на равных.
— Майк, — сказал я. — Вижу, знаешь ты многое, и знание твое распространяется широко за пределы этого мира, пусть красный пепел будет ему пухом. Но тебе нечего терять и, быть может, с помощью неожиданного просветления и вот этого инструмента, ты откроешь мне сокровенные тайны и растолкуешь пару-тройку вещей?
— Валяй, — ответил Майк.
Тон прозвучавшего в диссонанс лаконичного ответа сразу придал нашей беседе расслабленный характер. Я начал задавать лукавые вопросы, и Майк приподнялся на лапах, и поведал мне то, чего я никогда бы не познал, не прихвати с собой плоскую как стекло лопату.
Он поведал мне самую лучшую в мире ложь, беспрецедентное, искреннее вранье.
Я узнал, что кривой на один глаз сизолицый парень по имени Джиб, который вынудил меня произнести первые слова и выцарапать из подворотни разлагающегося подсознания банальное имя, так и не был отпущен на волю, но корабль-тюрьма разбился о скалы Хай Рока, и Джиб чудом остался жив, и добрался до Даггерфола, и подрабатывал замом надсмотрщика за рабами, пока не устал от разбавленного вина и не прыгнул с утеса на рваные камни в пятый день месяца заката. Его последним словом-вздохом, сказал Майк, было «Окей, би карефул, Джиб».
Я промолвил:
— В этот день разбогатевшие жители Вивека глотали зеленый яд, со счастливой улыбкой падали на колени и, вскинув руки, закрывали глаза, чтобы открыть их на небесах.
— Да, но слушай же дальше, — сказал Майк.
И я узнал, что аболиционисты, жрецы-отступники, опровергавшие учение Трибунала, на самом деле были единственными людьми, кто стремился провозгласить настоящую правду, правду с большой буквы, ту самую правду, с помощью которой любой чужеземец сразу бы определял свое место в мире и, не жертвуя ничем, выбирал собственную степень свободы. Но алчное веление богов было чрезмерно, и отступники лишились возможности исполнить свой долг — им вырезали пласты ассоциативной памяти, там, где хранилась драгоценная для чужеземцев правда. Боги искали игрушку, сказал Майк, и каждый раз им это удавалось снова и снова. Всякому новому пришельцу была суждена долгая и нудная роль смешной марионетки. Только ты, сказал Майк, смог разорвать веревки принуждения и достигнуть апофеоза свободы.
— Тем не менее, — сказал я, — было на порядок тоскливей.
— Да, но слушай же дальше, — сказал Майк.
И я узнал, что пресловутому пророчеству, которым бредили коренные жители острова, не суждено было претвориться в жизнь, сколько бы чужеземцев не прибывали на остров, сколько бы они не шастали по горами, сколько бы горы не изрыгали из себя шумные пепельные ветра. Ничего бы не изменилось ни в одном, ни в другом случае. Майк сказал мне, что я был первым, тем неведомым странником, кто пошел наперекор высшим богам, кто с самого начала выбрал другой путь; путь не-воплощения, смертноносный путь искателя истины, но не нашедший ее.
— Это я и так знаю, — сказал я. — Ибо подобному мне не будет уже никогда.
Майк открыл свою кошачью пасть, чтобы продолжить, но я прервал его.
— Достаточно, — сказал я. — Ответь мне кратко на последний вопрос. Лично ты, веришь?
Майк промолчал.
Внезапно небо сверкнуло и затянулось безнадежными тучами, и первые редкие капли дождя проткнули пространство между нами. Окружащая островок темно-синяя вода вколыхнулась мягкими кружочками волн, и блестящий от вспышки молнии раскат грома заполнил все вокруг. Острыми иглами одиночества открылась рана в сердце моем, и лицо мое побледнело.
И тогда я произнес:
— Что ж, Майк. Я завершу это грязномокрое дело. Собственным маленьким лживым мирком ты полноправно олицетворяешь ненавистного мне бога. Я хотел ему верить, и я ему верил, но потерял веру. А этого никому нельзя простить. Я придерживаюсь мнения, что ты понимаешь значение своей роли в истории этого чертовой страны. И вот сейчас пришло время стереть тебя из мыслей господних. Ты готов ответить за грехи бога? Как известно, истина — четное число, зло — нечет, а смерть — конечная остановка. Ты готов?
— Удивительна жизнь в наши времена, — ответил Майк и потушил свой взгляд. — Да, Эл, готов.
Я кивнул.
Не все знают, что убил я его сильнейшим ударом лопаты в челюсть. По правде говоря, этого не знает никто. К тому времени, когда я не случайно появился на его клочке суши к востоку от Дагон Фел, мой путь был отмечен трупами общим числом примерно двадцать семь сотен. Штраф за мою голову превысил два миллиона рублей. Каждый имеющий настоящее имя, обитатель провинции Морровинд, в которой, по воле богов и благодаря хорошей рекламной компании, я очутился как будущий спаситель, а покидаю как злодей всех времен и народов, ко дню двадцать седьмому месяца заката, каждый из них был весьма и весьма мертв.
За сто четыре дня остров по численности населения стал равен запасу слову новорожденного ребенка. Стал никому не нужен как сморщенный листок некачественной бумаги. За сто четыре дня я отформатировал этот остров к чертям собаческим.
Только один из аборигенов остался жив. Его имя не звучало на этих страницах, но я уверен, все знают, о ком идет речь.
В общем, я закончил все свои дела и стремительно взлетел вверх, используя самое мощное заклинание из возможных. При скорости в три сотни условных единиц я скрылся в тумане черных облаков уже через несколько секунд, поднимаясь спиралью между струй. Дождливым ветром меня отнесло далеко вглубь острова. А после того, как эффект левитации прекратил свое действие, я сунул руки в карманы и улыбнулся.
Мы с Джибом были единственными, кто не зависел от бога.
Перед тем, как с жутким щелкающим звуком удариться о зеленую равнину Грэйсленда и уже навсегда предаться вечности и увидеть подлинный, живой мир, я успел произнести последнюю маленькую фразу. Острый язык и меткое словцо всегда были моим пороком, моей судьбой и моим наказанием. Перед тем, как расплющиться о землю как наполненный водой воздушный шарик, я сказал сам себе в абсолютную пустоту души:
— Реальность, мой друг, есть состояние сознания, вызванное недостатком алкоголя. Добро пожаловать на свободу.
И на следующий день я завязал.
