23 день
Огня очага
Огня очага
Примечание: эти воспоминания были записаны неровным почерком в тетради, которая была уже порвана и подмочена, когда ее нашли на задворках Некрома. Мой помощник приобрел ее у Хранителя Мертвых за несколько монет. Автор записок остался неизвестен, их точная датировка не представляется возможной, но язык был использован старомодный. Воспоминания публикуются в качестве приложения к ежемесячному журналу народного творчества, дабы сохранить для истории невероятные переживания этого просителя. Да хранит Высокий Папа тех, кто обретает истину в вере.
Замшик аф-Халаж из Гвилимского университета
* * *
Я запомню этот миг навсегда: я стою во внутреннем дворе Некрома и смотрю в небеса. Глаза мокры от слез, а с волос сыплется прах моего отца. Сколько раз мы с ним подолгу рассматривали эти выступающие камни! Было ли оно на самом деле — то чудовище, на которое мы смотрели, если верить тридцать четвертой проповеди?
В Некроме меня больше ничто не держало. Мой Дом отказался мне помогать. Мама давно упокоилась в крипте. Мне следовало чувствовать облегчение, что отец отмучился, что он теперь рядом с мамой. Когда придет и мой черед, они встретят меня вместе с нашими предками. В кармане у меня лежала папина косточка-костяшка, которую следовало положить у домашнего алтаря, где была собрана память о наших прославленных мертвецах.
* * *
Паром довез меня до города Вивека. Там я задам вопрос господину. Наверняка он ответит убитому горем сыну.
* * *
Мы причалили в миддас. Пришлось отстоять длинную очередь. Это оказалось тяжело, ведь я привык к удобным подушкам, мерцающему огоньку свечи, шороху отточенного пера. Мой кошель с деньгами быстро опустел: я роздал милостыню, купил еды для себя и других кающихся грешников, а также заплатил священнослужителям, которые обещали как можно скорее устроить мне аудиенцию у господина. Помню, их улыбки ослепляли. У них такие белые зубы.
* * *
Не помню, сколько я ждал, как скоро вместо раздачи милостыни мне велели поститься. Вознести простую молитву, как мне сообщили, можно было хоть через пару часов. Я ответил: нет, мне нужно задать вопрос. Спросить поэта о его искусстве. Мне ответили, что в таком случае ждать придется долго. Возможно, несколько дней. Я сказал, что меня это не смущает. Я пришел за истиной.
* * *
Перед господином я склонился в лордас. Как было велено, я не поднимал головы, но все равно чувствовал горячий взгляд того, кто сидел — парил в воздухе — передо мной. Не знаю, как долго длилось мое воздержание, но вода, которую я отпил из черпака, показалась утренней росой, а виквитовые хлебцы — вкуснейшим яством. Я попытался заговорить, но из горла вырывались лишь хрипы. Я чувствовал терпение господина — основательное и мощное — и течение времени. Времени было так мало.
Почувствовав, что наконец могу сказать то, ради чего пришел, я поднял голову. Священнослужители за мой спиной пробормотали слова клятвы, но лик господина не дрогнул. Все застыли в ожидании.
«Я прибыл издалека, лорд Вивек, и долго ждал этой встречи. Я сам, как прежде мой отец, а до него — его отец и отец его отца, пишу свитки мертвых для прибывающих в Некром. Много веков мои предки выходили во двор и смотрели на шпили. Они говорили между собой, и задавались вопросом, и читали тридцать четвертую проповедь, ведь твои слова глубоко нас трогали. В особенности — моего отца, который совсем недавно вступил в сонм умерших».
За прошедшие несколько дней я столько не разговаривал, и мне нужно было перевести дух. Лик господина остался беспристрастным, выражение его не изменилось. Он по-прежнему внимательно смотрел на меня.
«Прошу тебя, господин, ответь ради моего отца и моей семьи. Тогда я смогу вернуться и сказать жителям Некрома, где правда, а где — поэтический вымысел. Правда ли, что возносящиеся над городом шпили — это кости Гулги Мор Джила? Правда ли, что он был отпрыском Молага Бала? Правда ли, что ты встретил чудовище в деревне на берегу? Правда ли, что оно сидело, опустив ноги в океан, и на лице его было беспокойство? Наконец, правда ли, что оно по собственной воле приняло смерть от Муатры и теперь его кости лежат под городом, откуда я прибыл?»
Мать-отец Чудовищ, Повелитель Морровинда, лорд Вивек сидел и смотрел на меня так долго, что мне показалось, будто я умер. Мое тело будто бы отслоилось от разума, факелы в зале обзавелись ярким ореолом. Я заплакал…
* * *
«Зачем ты так, господин? Зачем ты говоришь такие слова, когда одно-единственное слово столь много значило бы для любящего тебя смертного?»
Вивек покачал головой — едва заметно, но у меня растрепались волосы, а сидевший у двери архиканоник лишился чувств.
«Ты требуешь однозначной истины там, где ее не существует. Ты хочешь, чтобы я решил загадку внутри метафоры, тогда как это вовсе не моя роль», — отвечал господин, и лик его был почти скорбным.
«Сын-дочь пепла, последний в своем роду! Не все знания мира предназначены для тебя. Проповедям безразлично, понимаешь ли ты их, а мне — и подавно. Кто тебе сказал, что наше существование поддается объяснению? Что утверждение может быть либо истинным, либо ложным, а третьего не дано?»
* * *
Слушать дальше было невыносимо, но господин продолжал: «Я вижу, что этот ответ тебя не устраивает. Тебе кажется, что ты впустую потратил здесь время. Но жизнь никогда не тратится впустую. Она — не дуга, по которой луна катится по небосводу, и не линия, по которой стрела летит в глотку гуара». Господин склонился ко мне, и я почувствовал на лице божественное дыхание.
Он дал мне напутствие, прежде чем жестом попросить покинуть зал, прежде чем я остался один — по-настоящему, совершенно один. Вот что он сказал: «Жизнь — это не более чем череда событий, из которых ты извлекаешь уроки. Или не извлекаешь. Выбор истины — за тобой, ни за кем другим».
