http://www.youtube.com/watch?v=UAHKj3yQtMA

Человеческой чистотой в преобладающем большинстве зеков нет никакой. А значит верующие воспринимают свою веру очень избирательно, раз "не убей", "не укради", проходит мимо них стороной.
Религия как идея чистоты человека для воспитания вполне подойдет. Дело тут даже не в воспитании, родители никогда не смогут воспитать на 100% правильного человека. Ибо ребенок находится в обществе все тех же детей с абсолютно иным воспитанием. Дело тут в том, что ребенку с раннего детства должны быть привиты представления о добре и чистоте, которые с возрастом должны крепнуть. Да ему не надо навязывать веру в невидимого человека, который отправит в ад навечно гореть и мучиться всех, кто не соблюдает правила, но любит всех нас. Но он должен сам осознавать, что хорошо, а что плохо.

В основе космологии Е. П. лежит представление о т. н. двойном творении (Guillaumont A. 1962. P. 103-113, 241-244; Bundy. 1992. P. 578-580; Stewart. 2001. P. 176; Dysinger. 2005. P. 31-33). Вначале вне времени (ἄχρονος - Keph. Gnost. II 87; VI 9) Бог сотворил из не сущего «первоначальные творения» (τὰ πρότερα ϒεϒονότα) - «монаду» или «генаду» (единство) разумных существ (οἱ λοϒικοί, λοϒικα φύσεις - Ibid. I 63-65; II 1, 19; III 22; IV 1, 58; VI 20; Ep. fidei. 11. 4-5), или «чистых умов» (νόες ϒυμνοί, νόες καθαροί - Keph. Gnost. I 65; III 6), созданных для познания Бога и единства с Ним (Ibid. I 50, 61, 87, 89; II 64; III 6, 24, 89; V 50; Ep. ad Melan. 29-30). Все разумные существа были сотворены равными между собой, безгрешными и благими, наслаждались совершенным познанием («существенным ведением») Бога в райском блаженстве, добре, единстве, согласии, мире (εἰρήνη) и покое (στάσις - Keph. Gnost. I 39-40, 65; II 3, 8; V 67, 69; VI 8, 75).

Но вследствие «нерадения» (ἀμέλεια) и «небрежения» (ἀφυλαξία) этих умов, к-рые по своей воле ослабили познание Бога и стремление к Нему, произошло распадение первичной «генады» разумных существ: это было их «первым движением» (πρώτη (αὐτεξούσιος) κίνησις), в результате к-рого они не только отпали от Божественного Единства, утратив истинное знание Бога и оказавшись во тьме неведения (ἀϒνωσία), но и потеряли единство и равенство между собой, что привело к возникновению различий между ними (Ibid. I 49-51; III 22, 28, 55; VI 20, 36, 75; Ep. fidei. 10. 21-24). В зависимости от степени их падения, т. е. от большей или меньшей степени небрежения и ослабления познания Бога, они образовали иерархию существ, состоящую из 3 основных «чинов», или порядков (τάξεις): ангелов, людей и демонов (Keph. Gnost. I 68; II 76; III 4, 34, 54; V 11; VI 69; Schol. 5 in Ps. 118. 7 // Pitra. Vol. 3. P. 254-255).

В своем падении разумные существа не были оставлены Богом. За первым творением последовало второе - творение тел (σώματα), или «вторичных творений» (τὰ δεύτερα ϒεϒονότα, δευτέρα φύσις - Keph. Gnost. I 50, 61-62, 65; II 64), в результате к-рого Бог по Своему справедливому «первому суду» (πρώτη κρίσις - Ibid. IV 4) наделил каждый из падших умов подобающим ему телом и средой обитания, или миром (κόσμος, αἰών), чтобы постепенно благодетельным Промыслом (πρόνοια) привести всех к истинному богопознанию и возвращению в первоначальное состояние единства (Ibid. I 50, 65; II 64, 66; III 38; IV 58; V 50; VI 20, 43, 59, 75; Schol. in Proverb. 33. 5-7; 275. 3-6; Schol. 2 in Ps. 134. 6 // PG. 12. Col. 1653; Schol. 8 in Ps. 138. 16 // PG. 12. Col. 1661; Schol. 4 in Ps. 148. 4 // PG. 12. Col. 1680; Ep. fidei. 7. 38-44). В связи с этим Е. П. утверждал, что если «прежде движения [умов] Бог был благой, сильный, всемогущий Творец бестелесных творений, Отец разумных существ, то после этого движения Он стал Творцом тел, милостивым и долготерпеливым Судией, Промыслителем, Врачом, Пастырем, Учителем, а также Дверью, Путем, Агнцем, Первосвященником, [принимая] и другие имена, нарекаемые соответствующим образом» (Keph. Gnost. VI 20). Промысл Божий двойственен: с одной стороны, забота о сохранении в бытии тел и бестелесных существ; с др.- побуждение разумных существ перейти от порока к добродетели и от неведения к духовному ведению (Ibid. VI 59). Божественный суд есть «творение мира (ϒένεσις αἰῶνος), соразмерное наделение каждого из разумных существ телами» (Ibid. III 38; Schol. in Proverb. 275. 3-6; ср.: Schol. in Proverb. 33. 5-7); а «мир» (αἰών) есть «естественная система (σύστημα φυσικόν), содержащая разнообразные и различные тела разумных существ, [предназначенных к] познанию Бога» (Keph. Gnost. III 36; ср.: Schol. 11 in Ps. 5). Одни существа были сотворены прежде первого суда, а другие - после, и это тела ангелов, людей и демонов (Keph. Gnost. II 64). Различия, возникшие между разумными существами после падения, определяются, т. о., не только их различными названиями, но и различными телами и соответствующими местами их обитания, к-рые Е. П. также называет мирами; есть мир ангелов, мир людей и мир демонов (Ibid. II 76; III 78). Тела ангелов, людей и демонов, созданные из одних и тех же материальных элементов, различаются между собой лишь разным соотношением этих элементов, а также разной степенью их разряженности-плотности, легкости-тяжести или теплоты-холодности. Вместе с соответствующими телами падшие умы были наделены «двумя помощниками» - яростной (θυμός - гнев) и вожделеющей (ἐπιθυμία - вожделение) способностями; в ангелах преобладает ум и огонь, они самые простые (ψιλοί) и легкие и находятся выше всех; в людях преобладает вожделение и земля, они находятся ниже; в демонах преобладает гнев и воздух; их тела самые холодные, как лед, самые мрачные и зловонные; они находятся ниже всех (Ibid. I 68; II 68; III 29, 50, 59; V 11, 78; VI 25; Schol. in Proverb. 60). Хотя тела и низшие душевные способности были созданы Богом после падения, но они сами по себе не суть зло, поскольку «ничто из сотворенного Богом не есть зло»; кроме того, тела и миры суть средство, с помощью которого падшие умы могут достичь познания Бога и спасения (Keph. Gnost. III 53, 59; IV 60, 70, 82; De malign. cogit. 17).

Согласно Е. П., возникновение первого порядка разумных существ - ангелов также было обусловлено падением бестелесных умов, часть которых стала ангелами, получив от Бога особое служение др. падшим умам: «Ангел есть разумная природа, которой поручены логосы промысла и суда и миры людей» (Keph. Gnost. V 7; ср.: V 4; VI 17). Служение ангелов состоит в наставлении, просвещении, руководстве, помощи и заботе о спасении порученных им людей (Ibid. III 44, 46; IV 38; VI 24, 86; Schol. 7 in Ps. 16. 13 // PG. 12. Col. 1221; Schol. in Eccl. 38). Они были избраны среди разумных творений для этого служения или потому, что, будучи падшими в наименьшей степени, остались в горнем мире, или потому, что вновь взошли туда благодаря добродетели (см.: Guillaumont A. 1962. P. 107). Та же задача поручена звездам, к-рые также суть одушевленные существа: «Не только святые ангелы содействуют нашему спасению, но и сами звезды» (Keph. Gnost. VI 88; ср.: III 37, 62, 84; IV 29). Как и ангелам, Бог наделил звезды особыми функциями управления и просвещения, причем разные звезды - разными, что создало среди них определенную иерархию (Ibid. III 37; IV 31). Противоположный ангелам порядок разумных существ - демоны, к-рые суть «разумная природа, из-за преизбытка гнева (διὰ περισσὸν θυμοῦ) отпавшая от служения Богу» (Ibid. III 34; ср.: I 68). Начальник демонов - диавол был «инициатором [первого] движения и в самом начале преступил границы зла, а потому был назван началом [второго] творения Господа» (ср.: Иов 40. 19 по LXX) (Keph. Gnost. VI 36). Демоны стали злыми по своей свободной воле, а не по сотворению; они отличаются друг от друга степенью злобы и ожесточения против Бога (Ibid. III 59, 79). Демоны ведут непрестанную борьбу с людьми, всяческими способами стараясь увлечь их ко злу и отвлечь от познания Бога (Ibid. I 53; III 41; VI 25; De orat. 10; Pract. 5; Sent. ad monach. 23; Ad Eulog. 5; De malign. cogit. 1 и др.). «Демоны, ведущие брань с [нашим] умом, называются [в Писании] птицами; приводящие в смятение яростное начало называются зверями; а возбуждающие вожделеющее начало называются скотами» (Keph. Gnost. I 53). Хотя демоны и обладают телами, по своему составу их тела не доступны чувственному восприятию; но когда они хотят нам явиться, то преображаются и принимают вид нашего тела, не показывая своих собственных тел (Ibid. I 22). Люди занимают срединное положение (μέσοι) между ангелами и демонами (Ibid. IV 13). Они суть «души» (ψυχαί), т. е. «умы, которые по небрежению отпали от [Божественного] Единства и по нерадению низошли до уровня деятельной жизни» (πρακτική) - получили тела, дающие возможность аскетической деятельности (Ibid. III 28; IV 82; ср.: Ep. ad Melan. 28-29 // Frankenberg. 1912. S. 618). Это «умы, стяжавшие последнюю одежду, которым доступно только созерцание вторичных творений» (Keph. Gnost. III 8). Согласно Е. П., ум (νοῦς) - это образ Божий, высшая часть души и ее глава; он составляет истинную сущность разумного существа (Ibid. V 45; De malign. cogit. 19) и обитает в сердце (Keph. Gnost. VI 87) или в голове (Pract. Prol. 8-17). Е. П. часто противопоставляет ум душе как началу неразумному и страстному (ἄλοϒον, παθητικόν); последнее состоит из 2 частей - яростной и вожделеющей (Pract. 66, 84; Gnost. 2-3; Schol. in Ps. 25. 2 // PG. 12. Col. 1273; Schol. in Ps. 107. 3 // Pitra. Vol. 3. P. 220; Schol. in Proverb. 3). Поэтому, ссылаясь на авторитет свт. Григория Богослова (см.: Greg. Nazianz. Carm. de se ipso. 47 // PG. 37. Col. 1381-1384), Е. П. различает в человеческой душе 3 части или силы: разумную (λοϒιστικόν, διανοητικόν = λόϒος и νοῦς), яростную (θυμικόν, θυμός) и вожделеющую (ἐπιθυμητικόν, ἐπιθυμία - Pract. 22, 54, 63, 86, 89; Gnost. 47; Keph. Gnost. I 53; III 59; De malign. cogit. 3. 16-17; De orat. 27. 52-53; Schol. in Proverb. 29, 60, 127; Schol. in Eccl. 72; Schol. 14 in Ps. 72. 21 // PG. 12. Col. 1528 и др.; это учение восходит к Платону - см.: Plat. Resp. 439d 4-e 5; 440e 3; ср.: Idem. Phaedr. 253c - 254e); 2-я и 3-я находятся в подчинении у 1-й и помогают ей в борьбе с пороками и в приобретении добродетелей (Pract. 86, 89; Keph. Gnost. III 59; De malign. cogit. 3. 17). Всякое разумное творение наделено свободой воли (αὐτεξούσιον, προαίρεσις), может действовать само от себя и склоняться к лучшему или худшему (Ep. fidei. 9. 4-7; Rer. monach. rat. 6, 10; Schol. in Proverb. 15, 186, 217; Schol. in Eccl. 10, 52).

Отпав от Божественного Единства, все разумные существа лишились истинного, «существенного познания» Бога, но получили способность к др. познанию, соответствующему их различным состояниям и степеням падения,- это чувственное познание, или «естественное созерцание», для него необходимо наличие тела. Возникли различные виды созерцания, соответствующие различным порядкам существ и различным качествам их тел,- своего рода лестница восхождения к познанию Бога: во-первых, «грубое созерцание», свойственное демонам и нечестивым людям; во-вторых, «второе естественное созерцание», его объектом являются логосы чувственных предметов, оно свойственно людям, идущим по пути добродетельной жизни и очищения от страстей; в-третьих, «первое естественное созерцание», его объектом являются невидимые и бестелесные сущности, оно свойственно ангелам и людям, достигшим бесстрастия; наконец, в-четвертых, познание Св. Троицы, или «существенное познание», свойственное умам, достигшим совершенной чистоты (Keph. Gnost. I 27; II 2-4, 80, 83, 88; III 61; IV 6, 10-11; V 51-52; VI 29-30; Schol. 15 in Ps. 72. 23 // Pitra. Vol. 3. P. 96). Падшие умы могут постепенно восходить от низших видов познания к высшим и достигать спасения. Поскольку существует тесная связь между различными видами созерцания, телами различного качества и соответствующими мирами, переход от одного созерцания к другому соответствует переходу разумного существа из одного тела в другое и из одного мира в другой (Keph. Gnost. I 65; II 79; III 25, 47, 50; Schol. 8 in Ps. 1. 5 // PG. 12. Col. 1097-1100; Ep. fidei. 7. 35-44). Такое последовательное изменение тел и миров обусловлено, с одной стороны, степенью преуспеяния или нерадения разумных существ в добродетели и богопознании, с другой - серией «судов» (κρίσεις, букв.- различений) Бога в отношении разумных существ, а также Его промышлением (πρόνοια) об их спасении. Божий суд, т. о., занимает среднее положение между свободным движением разумных существ и Божиим промышлением о них (Keph. Gnost. V 24; VI 75): «Сколь много Судия судил тех, кто должны быть судимы, столь много миров Он сотворил; и тот, кто знает число судов [Божиих], знает также и число миров» (Ibid. II 75; ср.: II 85; III 38, 40, 47; IV 89; VI 43, 47, 75; Schol. 8 in Ps. 138. 16 // PG. 12. Col. 1661; Schol. in Eccl. 1). Поскольку же различие между разумными существами не относится к их природе (ибо по природе все они - умы), но лишь к степени их духовного совершенства и познания Бога, от Которого зависит качество их тел, природа миров, где они обитают, и особенность их названия, то они могут свободно переходить из одного разряда (τάϒμα, τάξις, κατάστασις) в другой, и наоборот: «Из ангельского и архангельского разряда возникает разряд душ, из душевного - демонический и человеческий, а из человеческого вновь возникают ангелы и демоны» (Keph. Gnost. V 11; ср.: II 78; III 65; IV 38; V 23; VI 24; Schol. in Eccl. 52). Тем самым спасение разумных существ достигается посредством их многократных преобразований (μεταθέσεις) и перевоплощений (μεταβάσεις ἐπ τὰ σώματα, ἀλλοιώσεις τῶν σωμάτων) - причем не обязательно в лучшую сторону,- т. е. переходов из одного тела в другое, из одного мира и разряда в другой, пока тварные умы, постепенно освобождаясь от материи и места, не обретут вновь истинного познания Бога и единства с Ним: «Первичное познание разумных существ - это познание Блаженной Троицы; затем имело место [их] свободное движение, благодетельное промышление [Божие о них] и неоставление; затем вновь суд и вновь свободное движение, промышление, суд и так вплоть до [познания] Святой Троицы» (Keph. Gnost. VI 75; ср.: Ibid. III 40; VI 34; Schol. 8 in Ps. 1. 5).

В прошлом году на национальной встрече Американской гуманистической ассоциации меня удостоили премии за религиозную свободу. До того как я посетил эту встречу в Кембридже (штат Массачусетс), я почти ничего не знал об этой ассоциации. Оказывается, раз в год четыреста или пятьсот гуманистов собираются для обсуждения вопросов, которые их интересуют, устраивают конференции и семинары и стараются продвигать в обществе гуманистические идеалы. Слово «гуманист» имеет для них позитивный смысл: предполагается его связь с лучшей стороной человеческой натуры. Однако есть и негативный подтекст, который всплывает на конференциях и едва ли не в каждой публичной дискуссии: речь идет о человеке без Бога.  Гуманизм мыслится как противоположность теизму. Это собрание неверующих, которые верят в возможность сделать жизнь общества в целом и отдельных людей в частности счастливее, полноценнее, успешнее и здоровее. Большей частью это агностики и атеисты.

Идеалы ассоциации мне близки. Ведь я и сам агностик. Я считаю, что жить счастливой, полноценной и осмысленной жизнью, не имея христианской (или какой-либо иной) веры, не только возможно, но и желательно. Мне кажется, у меня это получается. Я радуюсь жизни и не мог бы пожелать другим ничего лучшего.
Однако меня поразило, насколько религиозны  заседания гуманистов. Я каждый год бываю на встречах Общества библейской литературы, конференциях по раннехристианским текстам и т. д. И не помню, чтобы где-то было столько разговоров о личной религии как в Американской гуманистической ассоциации, хотя она и стремится обустроить свою жизнь без религии.

...

По-моему, гуманистам, агностикам, атеистам и прочим нехристианам лучше придерживаться позиции, что реальный Иисус отличался от Иисуса проповедуемого, чем ошибочно и контрпродуктивно доказывать, что Иисус не существовал. Ибо Иисус существовал.  Он просто не был таким, каким его хочется видеть большинству верующих.
Тогда почему же мифологисты убеждают всех, что он не существовал?

Задавая этот вопрос, я имею в виду не научные аргументы — их хлипкость мы уже показали, — а предлагаю копнуть поглубже: в чем состоит общий замысел? Почему мифологисты лезут из кожи вон, чтобы опровергнуть существование Иисуса? Конечно, чужая душа потемки, но выскажу одну догадку.
Обратим внимание: почти все мифологисты — либо атеисты, либо агностики. Лично я других даже не знаю. Те, о ком я что-то знаю, — убежденные и даже воинствующие атеисты. На первый взгляд это естественно: кто еще станет доказывать, что Иисус не существовал? Однако все не так просто. Ведь вопрос о том, существовал Иисус или нет, не имеет ни малейшего отношения к вопросу о том, есть Бог  или нет.

Значит, мы возвращаемся к вопросу: почему убежденные атеисты и агностики стараются доказать, что Иисус не существовал?
Не будем забывать очевидный факт: все мифологисты живут в христианском мире, в мире, где христианство исповедуют огромное число людей. Конечно, есть много иудеев и мусульман, а также некоторое количество буддистов, индусов и представителей других известных религий. Однако большинство верующих из числа наших знакомых — христиане. А мифологисты — убежденные антирелигиозники. Соответственно, чтобы опровергнуть религию, нужно опровергнуть именно христианскую  форму религии. Отсюда идет попытка решить вопрос в корне: доказать, что фигура, которой поклоняются христиане, никогда не существовала. Мифологисты думают: если они докажут, что Иисус — на котором основано христианство, — фикция, религиозность миллиардов людей рассыплется в прах. (Правда, я не исключаю, что христианство может выжить и без исторического Иисуса. Но это уже другой вопрос, и для этого надо писать отдельную книгу.)

Парадоксальная вещь! Подобно тому, как секулярные гуманисты часами беседуют о религии на своих ежегодных встречах, мифологистами движут вовсе не научные соображения. Их программа носит религиозный  характер. Это религиозные идеологи. Они занимаются не историческим исследованием, а богословием.
Правда, богословствуют они с целью уничтожить традиционную религию. Однако их нападки основаны не на науке, а на религиозных взглядах.
Но почему мифологисты ополчились на традиционную религию? Они считают, что христианство — наиболее известная им религия — принесла в истории больше бед, чем пользы. Скажем, мифологисты смотрят на систему образования и видят, как ревностные христиане выступают под флагом невежества, пытаясь дискредитировать эволюционную теорию и преподавать креационизм.

Смотрят на общество и видят, как христианами благословлялось рабство, как многие христиане отказываются предоставить женщинам репродуктивные права, отрицают возможность однополой любви и однополых браков. Смотрят на политическую сцену и видят, как правые навязывают обществу религиозные верования и проталкивают тех политиков, которые поддерживают определенные религиозные инициативы, — даже если эти политики невежественны или плохо относятся к беднякам и приезжим.
Должен признаться, эти тревоги мне очень близки. Однако я историк. Я думаю, что нельзя переписывать прошлое в угоду идеологии. Ученый должен следовать научной методологии, отбрасывая свои личные вкусы и предпочтения.

Далее. Я согласен с мифологистами, что во имя Христа творилось и творится много зла: не только инквизиция и крестовые походы, — даже в наше время есть много плохого. Однако я вижу, что во имя Христа также делалось и делается огромное количество добра. И в одиночку, и сообща, добронамеренные и трудолюбивые христиане принесли миру очень, очень много хорошего.

И все же ни добро во имя Христа, ни зло во имя Христа не имеют значение для меня как историка, когда я пытаюсь реконструировать события прошлого. Я отказываюсь приносить прошлое в жертву собственным социальным и политическим идеалам, сколь угодно достойным. И другим не следует этого делать.
А Иисус, нравится нам это или не нравится, существовал.

391 году в городе произошли волнения и конфликт между язычниками и христианами. Существуют различные версии возникновения и течения конфликта. В конце концов патриарх Феофил Александрийский получил от императора Феодосия I разрешение на уничтожение языческих храмов, что повлекло разрушение Серапеума. Вот как эти события описывает церковный историк Сократ Схоластик:

    Опираясь на такое полномочие, Феофил употребил все, чтобы покрыть бесславием языческие таинства: он срыл капище митрийское, разрушил храм Сераписа... Видя это, александрийские язычники, а особенно люди, называвшиеся философами, не перенесли такого оскорбления и к прежним кровавым своим делам присовокупили ещё большие; воспламененные одним чувством, все они, по сделанному условию, устремились на христиан и начали совершать убийства всякого рода. Тем же со своей стороны платили христиане...

Исторические для России религии вернулись на свои исконные территории. Речь в первую очередь идёт о Православии. Большинство нынешних жителей Российской Федерации, расставшись с атеистической властью коммунистов, стали снова называть себя православными христианами.

А что это такое быть православным человеком? Какого образа жизни при этом необходимо придерживаться, какие соблюдать моральные и этические правила, как выстраивать отношения с окружающим миром, каков должен быть житейский уклад населения, причисляющего себя к одному из крупнейших религиозных объединений? В чём заключается феномен жизни православного человека? Что служит общим уникальным выражением Православия в жизни русского общества? Как это влияет на архитектонику России как государства. Редчайших случаев, связанных с образами святых, подобных Сергию Радонежскому, Серафиму Саровскому, Иоанну Кронштадтскому, касаться не будем. Уникумы могут появляться везде. Где искать обобщённый образ православного человека в современной российской жизни, как он был представлен, допустим у Ивана Шмелёва в его «Лете Господнем»? Существует ли он в повседневности современных носителей этого звания, живёт ли в «царских палатах и на престолах земных», либо является лишь неким идеалом, достижимым в редчайших случаях? Можно ли найти какой-нибудь критерий, мерило, по которому можно было бы определить главные, основополагающие черты именно Русского Православия? Православие – могучая религия. А в крупном и объёмном организме, так или иначе, коренится качество. Чем православные люди отличаются от тех, кто к таковым не относится? Можно ли их узнать среди других групп населения? Какие черты поведения соответствуют понятию «православный человек», а какие – нет?

Число подобных вопросов можно множить и множить. Попробуем по-другому подойти к определению темы разговора. Жили себе люди долго и успешно без Православия в соответствии с предначертанными планами Партии и Правительства. И вот вдруг пришлось снова с ним породниться. Что после этого изменилось в их жизни и в них самих? Понятно, что крестиками пообзавелись и иконками, стали от случая к случаю появляться на богослужениях, в одежде у некоторых лиц кое-что поменялось, кое-кто стал соблюдать церковные системы питания, запасаться и пользоваться «святой водой», почитывать те или иные молитвенные книжицы, само собой поспешил пройти обряд крещения, если его раньше не успели свершить. Речь, конечно, не об этом и прочая, и прочая. И не о том, что многие музеи уступили законные места храмам. Можно облечься в белые одежды – в цвет невинности и чистых помыслов, но не перестать быть виновным. Можно начать изучение птиц, но крылья от этого не вырастут. Енотовая шуба не делает человека енотом. Есть ли что сказать о самом православном человеке, помимо наличия у него каких-то внешних, вещественных атрибутов и его заявлений о своей православности? Александр Мень писал, что, «если есть у нас вера, тогда всё меняется, тогда каждый миг мы перед Его лицом, и Он касается нашего сердца». Говорят, что все люди подобны статуям, и только вера оживляет их. Согласно этим словам большинство российского населения должно из каменных изваяний перейти в состояние одушевлённости, избавиться от зол, существующих в материальной жизни. Случилось ли это?

Против самого человека какой толк говорить? Как только вы говорите против человека, он, естественно, будет себя защищать, потому что всякому страшно быть уничтоженным, униженным, всякому не хочется, чтобы ему пеняли на его несостоятельность или того хуже – глупость, нечестность, неустойчивость. Этого лучше избегать. Наша задача – не судить, а понять наблюдаемое явление, заключающееся в массовом переходе населения страны от атеизма к православной вере. На глазах случилось так, что люди в массовом порядке из неверующих стали вдруг поголовно верующими. Надо полагать, что не только по названию. А раз не на словах только, то в чём ещё заключаются изменения? Бывает, что кто-то меняет идеологию по корыстным соображениям или спасаясь от преследований. О русском народе этого в целом не скажешь. Какая тут корысть? Наоборот, сплошные траты. Возникает необходимость при и без того бедной жизни строить новые храмы, восстанавливать разрушенные, нести в церкви какие никакие средства. И преследовать тебя никто не будет особенно, если ты не примешь веру - под ноготь не возьмут, душить не станут, с работы не уволят, в тюрьму не бросят. И прямой команды «верить!» не поступало ни откуда. Так что можно сказать: переход населения к религии, в основном, совершился на бескорыстной основе и без видимого насилия извне. И это, с одной стороны, достойно уважительной оценки. Но не следует забывать и о толповых инстинктах, о слепом подражании, что, пожалуй, уже не вызывает положительного отношения. Принцип «делай как все» чрезвычайно живуч в народе. Вчера говорилось: «религия – это плохо», и все единодушно с этим соглашались. Сегодня соглашаются с противоположным мнением, потому что ветер поменялся. А против ветра идти всегда труднее, тем более что ветер на российских социальных просторах дует постоянно с вершин, где располагается верховная государственная власть.

Что бы там ни говорили, люди в подавляющем большинстве тянутся к правде. Не находя её в кругу привычных человеческих отношений, они свои взоры обращают туда, где, по укоренённому мнению, эта самая правда и должна существовать. Прежде всего, люди идут в Церковь, такое содружество, в жизни которого должны реализовываться божественные планы и законы. Если «в миру» люди обманывают друг друга, то в Церкви все отношения строятся абсолютно честно. В Церкви не убивают, не воюют, не грабят, не насилуют, не оскорбляют, не занимаются стяжательством и прочими осудительными делами. Короче, люди, по своей уверенности, ищут в Церкви убежища от захлестнувших мир пороков. Оправдываются ли их ожидания? И как Церковь, принимая людей в своё лоно, воздействует на их характеры, на их привычки, на их поведение? Ведь «Церковь не от мира сего» то есть в ней всё иное. Это уже Царство Небесное, если ссылаться на новозаветные утверждения. А поскольку Церковь – это сами люди, то и люди, значит, иные. Иной должна стать, с некоторой скидкой на инерционность исторических процессов, и страна, Россия. Уж во всяком случае, не такой, какой она была при «безбожной» атеистической власти коммунистов.

Осуждая старое советское государство, мы невольно задаёмся вопросом, а как оно обновилось (улучшилось) с возвращением на его территорию веры? Какие положительные элементы принесла в жизнь нового государства религия? Стала ли Россия человечнее с возрождением христианства? Среди обывателей часто возникают споры о том, какую жизнь считать лучше – ту, что была при коммунистах, или ту, что наступила после их безраздельного властвования. Как ни странно, но православные хвалят ушедшую жизнь, в которой Церковь, если и существовала, то в урезанном и подчинённом виде. Называя советское государство безбожным, верующие люди, вместе с тем, восхваляют его и жалеют об его исчезновении. Писатель Александр Проханов говорит о том, что среди православных существуют крупные объединения христиан-сталинцев. Какой-то когнитивный диссонанс! Известная своей приверженностью Православию народная артистка России Татьяна Васильева во всеуслышание заявляет: «Все стали бандитами!» Сделаем скидку на присущую художественным людям эмоциональность. Все ли, не все? Но ведь и правда: заявляя о приверженности исторической православной традиции, ни государство, ни население не приняли христианских норм и заповедей, увековеченных в российской культуре. Об упадке нравственности в обществе говорят и сами церковники. Политическая жизнь в стране характеризуется агрессивным и непримиримым противоборством. Протестные волны захлестнули улицы российских городов. Поляризованное общество раскололось на множественные враждебные лагеря. И атмосфера взаимного несогласия сгущается день ото дня. И малейшей искры может быть достаточно, чтобы случился взрыв не в масштабе одного маленького городка вроде Пугачёва, а всей страны. Криминальность в обществе не только не уменьшилась, но стала, чуть ли, не основой общественного существования. Бандитские разборки выглядят в порядке вещей. Социальное неравенство достигло уровней, не мыслимых в прежнее время. Неприкрытое стяжательство, нищета многочисленных групп населения, коррупция, всесилие чиновников, расовая нетерпимость, проституция, детская бездомность, хулиганство, пьянство, наркомания, безнаказанность, циничное тунеядство, внесудебные расправы, массовая миграция, нарушения прав личности, вредные привычки, исчезновение людей, наличие политзаключённых, применение органами правопорядка пыток и других видов жестокого обращения, ликвидация гражданских свобод, торговля людьми, первые места в мире по суицидам и прочие позорные явления в небывалом масштабе вошли в привычный круговорот российской жизни. Следовало бы добавить и различные техногенные катастрофы, и ухудшающееся состояние экологии, обманутых дольщиков, тенета сетевого маркетинга, кредитов, ипотек, ЖКХ, ТСЖ и прочего – несть им числа. И при этом совсем не наблюдается покаяния за существующие пороки, являющегося главным условием жизни христианина. Более того, обилие в отечественной жизни социальных пороков объясняется внешней экспансией, происками врагов России. Духовные начала жизни не получили воплощения в жизни материальной. Фактически возврат населения к Православию обозначился прежде всего приобщением к церковной обрядовости и не вызвал глубоких психических изменений.

Самое печальное, что, согласно опубликованным в «Независимой газете» данным, «Россия занимает:
1-е место по абсолютной убыли населения:
1-е место в мире по количеству самоубийств среди пожилых людей;
1-е место в мире по количеству самоубийств среди детей и подростков:
1-е место в мире по числу разводов;
1-е место в мире по числу детей, брошенных родителями;
1-е место в мире по смертности от заболеваний сердечно-сосудистой системы;
1-е место в мире по числу пациентов с заболеваниями психики;
1-е место в мире по объёмам торговли людьми;
1-е место в мире по количеству абортов и материнской смертности;
1-е место в мире по объёму потребления героина (21% мирового производства);
1-е место в мире по объёму продаж крепкого алкоголя:
1-е место в мире по темпам роста табакокурения;
1-е место по темпам прироста ВИЧ-инфицированных».

Понятно, что всюду - жизнь, если вспомнить полотно художника-передвижника Ярошенко, и мы, безусловно, не вправе в обилии перечисленных пороков винить одну лишь Русскую Православную Церковь и то вероучение, которым она руководствуется. В то же время, признавая могущественность Церкви, мы не можем не задаваться вопросом о степени её ответственности за всё происходящее в стране. Ради объективности примем в расчёт существование препятствия, не позволяющего Церкви оказывать облагораживающее влияние на состояние российского общества. Таким препятствием является традиционная для России зависимость всех духовных институтов, в том числе и религиозных, от государства. Будет правдой сказать так, что Церковь, возрождённая де-факто и де-юре, вопреки Конституции Российской Федерации, целиком и полностью подчинилась государству, что называется, легла под него, и оказалась вынужденной играть роль идеологического и устрашающего костыля в государственной политике. Более того, Церковь, путём исключительных материальных воздаяний со стороны государства и предоставления ей полномочий по оказанию влияния на многие жизненные сферы, стала неотъемлемой и зависимой частью государственного российского аппарата, чем и сама способствовала, выражаясь церковным языком, расточению всякой веры и правды у людей.

Утратив самостоятельность и перестав быть «не от мира сего», Церковь, как организация, и сама стала управляться по бюрократическим правилам, а её руководство приобрело те же хорошо узнаваемые черты, что свойственны всему российскому чиновничеству с его приспособленчеством и склонностью к извлечению личной выгоды любыми способами. Церковь не стала ресурсом гражданского общества, как это случилось с католической церковью в Польше и Литве, а превратилась в дополнительный инструмент государственного управления, удобно встроилась в управленческую вертикаль. Надо оговориться, что под Церковью понимается всё сообщество верующих, ею объединяемых. Но дело-то в том, что всего сообщества как раз и не слышно. Сообщество (паства) хранит гробовое молчание. Говорят, как и положено по уставу, иерархи. А их голос всецело сливается с голосами власти. Не может отдельный министр действовать в разрез правительственному руководству. В свою очередь, и сама построенная на строгом единоначалии, Церковь в лице своих клириков, не позволяет пастве самовыражаться. Голоса отдельных верующих не принимаются в расчёт, либо жёстко пресекаются известными способами. Таким образом, Церковь не стала нравственным ориентиром в жизни всего российского общества и отдельных его граждан. Нельзя сказать, что жизнь верующих людей может служить примером для остальной части населения страны. Не может государственная Церковь отличаться от институтов того государства, которому она служит. И если государство построено на лжи и фальши, то какой другой должна быть религиозная организация, подчиняющаяся и служащая этому государству?

И всё-таки приходится сожалеть об одной упущенной Церковью возможности, которую она могла бы реализовать даже в традиционно неблагоприятных для неё условиях. Такая возможность сохраняется и сейчас. Речь идёт о роли своеобразного медиатора между государством и обществом. Дело в том, что за последнее время в российском обществе оказался почти утраченным навык договариваться. Позиция силы, громкого голоса, взаимных оскорблений, грубости, угроз стала ментальной нормой отношений на различных коммуникативных уровнях. Хамим и грубим все, не исключая Президента. Похоже, что договариваться мы не только не умеем, но и не желаем, намеренно забывая, что ненасильственные методы устранения противоречий гораздо эффективнее. В «Нагорной проповеди» у Иисуса есть такие слова: «Блаженны миротворцы, ибо они будут наречены сынами Божиими». Может ли этот евангельский посыл работать в реалиях сегодняшней России? Думаю, что может. Иначе – мгла. И кому бы ещё, как не Церкви, взять курс на умиротворение общественных отношений и достижение взаимопонимания между различными социальными группами? К сожалению, наблюдается противоположная тенденция. Церковь придерживается непримиримой, если не сказать жестокой, позиции по отношению к лицам, так или иначе, не вписывающимся в нынешний политический контекст. Церковь не спешит «призывать милость» к тем «падшим», которые проявляют несогласие с государственной политикой. Для примера достаточно назвать дела «Pussy Riot», Михаила Ходорковского и Платона Лебедева, Ильи Фарбера, Алексея Навального, повторный суд над умершим в тюремных застенках Магницким, процесс «узников 6 мая».

Церковь не в состоянии реализовать своего великого миротворческого предназначения, находясь в государственном подчинении. Неукоснительное соблюдение Конституции РФ, провозглашающей отделение государства от религии, могло бы содействовать созданию в лице Русской Православной Церкви значительного гражданского ресурса по сохранению мира в стране, стабилизации политической обстановки, гуманизации социальных отношений, преодолению явлений жестокосердия, экономической и личной зависимости россиян, духовного рабства, умственной неразвитости, развращённости, цинизма, национальной и личностной деградации. В противном случае нас ждёт жестокая анархия взбунтовавшихся рабов, для подавления которой явятся новые деспоты. Не исключено, что первой жертвой суровых гонений, «бессмысленного и беспощадного бунта» станет сама Церковь.

Владимир Рослов, Москва