Летом 166 года Чётвёртой эпохи в маленькой деревушке провинции Шалгора, что в Хай Роке, три молодых девушки, оставшись дома без присмотра старших, решили расставить на столе пентаграмму из свечей и призвать даэдрическую принцессу Азуру, чтобы она рассказала, какие мужья назначены им Судьбой. Ясно, что ничего из их затеи получиться не могло. Леди Азура, как известно, может являться жителям Нирна только 21 числа весеннего месяца Первого Зерна, да и в любом случае вряд ли она стала бы отвечать на вопросы юных дурочек. Однако ночь была особенная, со страшной грозой и ураганом, когда после каждого удара молнии на короткое мгновение с оглушительным треском рвётся и снова срастается завеса, отделяющая этот мир от тёмных княжеств Обливиона. Произойти в такую ночь может всё, что угодно. И случилось так, что некто (хоть и явно не Азура) всё же пришёл на зов. После особенно сильного раската грома все свечи погасли, и испуганные девушки почувствовали , что, кроме них, в хижине находится кто-то ещё. О том, что было дальше, ни одна из них не помнила. Очнулись они уже к утру, на поле за деревней, мокрые и до смерти перепуганные. Через некоторое время самая красивая и самая глупенькая из них обнаружила, что беременна.

Разумеется, ребёнок был ей совершенно не нужен. Сначала она пыталась вытравить плод, принимая настои из трав, но безуспешно. Потом она стала бить себя по животу, надеясь на выкидыш, но не помогло и это. В отчаянии она пошла к старой ведьме, жившей на болоте недалеко от деревни. Сначала карга согласилась помочь, но, осмотрев крестьянку, она пришла в непонятное возбуждение и посулила огромный кошелёк золота, если после родов дитя достанется ей. Крестьянка согласилась. Родив, она отдала ребёнка и в тот же день со всей семьёй и богатством уехала из деревни. Что было с ней дальше - неизвестно, да, собственно, не очень-то и интересно.

В тот же вечер по узкой дороге, пересекавшей лес недалеко от границы Шалгоры с Даггерфоллом проходил благородный паладин из Ордена Стендарра, имени которого история не сохранила. Как он рассказывал позднее, пытаясь найти укрытие от грозы, ему пришлось свернуть с дороги. Внезапно среди деревьев он увидел отвратительное порождение Зла, известное под именем Золотой Святоши. Бесстрашный рыцарь выхватил серебряный меч и приготовился к страшной битве. Но мерзкое отродье испугалось его силы и пустилось в позорное бегство. Рыцарь героически преследовал его через лес, пока поганая тварь, добежав до горного обрыва, не захохотала и не ринулась в пропасть. Паладин остановился, пытаясь понять, в какой стороне дорога, и в этот момент он услышал плач младенца и странное завывание.

Идя на эти звуки, рыцарь добрался до небольшой полянки, где обнаружил ужасающую картину. В центре поляны был установлен грубо вырубленный из камня идол, изображавший даэдрическую богиню Намиру. Перед идолом стоял окровавленный алтарь, на котором лежал новорожденный мальчик. Перед алтарём сидел человек в расстёгнутой чёрной мантии колдуна и, идиотически осклабясь, вырезал жертвенным ножом на своей обнажённой груди смеющиеся рожицы. Другие колдуны и ведьмы ползали на четвереньках по поляне, плача и крича:"Ты не наша госпожа! Ты страшный! Уйди, пожалуйста, уйди!" Что-то явилось им, что-то настолько жуткое, что они все лишились рассудка. Безумие так и не оставило их, даже когда позднее их  торжественно сжигали на площади Лизандуса.

Ребёнок же, как ни странно, остался целым и невредимым. Вознеся благодарение Девяти, паладин отвёз его в Даггерфолл, в приют при монастыре Джулианоса. Ребёнка назвали Орнифль, а фамилию ему дали по месту, где он был найден - Дюбуа, что по-старобретонски означает "Из леса".

О детских и юношеских годах господина Дюбуа известно очень и очень мало. Надо полагать, что жизнь его в это время не отличалась от жизни остальных воспитанников приюта - общая спальня на две дюжины коек, ежедневная зубрёжка  книг по истории, богословию и алхимии, редкие выходы в город и неизбежные побои от городских мальчишек, устраивавших прямо у стен приюта засады на "голозадую безотцовщину". Единственное, что можно вспомнить - старую легенду, которую и по сей день рассказывают в Даггерфолле.

Однажды юный Орнифль был послан с письмом к жрецу одного из храмов. За расторопность жрец одарил мальчика двумя медными дрейками, которые тот, дойдя до ближайшей лавки, потратил на покупку сладкого рулета. С рулетом в руках Орнифль свернул в узенький переулок, ведущий к монастырю. Там его и встретили четверо крепких подростков из  Оружейной слободы , возглавляемые пятнадцатилетним учеником кузнеца по имени Жерар Бовин.

- Эй, ты, ублюдочек, - лениво крикнул Жерар. - Сюда иди!
Дюбуа робко приблизился.
- А чего это приютские крысы сладкое жрут? - осведомился Жерар. - У тебя чего, зубы лишние?
Дюбуа промолчал, глядя в землю.
- Тебя чего, мать на мостовую головой рожала, дубина? Рулет, говорю, давай!
Дюбуа протянул рулет.
- То-то же, - удовлетворённо произнёс Жерар. - А чего сразу не дал? Совсем страх забыли? - и с этими словами пнул Орнифля в самое чувствительное место. Мастеровые заржали и пошли прочь, не забыв напоследок отвесить своей жертве по увесистому подзатыльнику.

Через несколько дней Жерар со своей компанией стояли в подворотне, состязаясь в игре "Кто дальше помочится?" В это время по переулку мимо подворотни быстро прошёл Орнифль,  держа в руках ещё один рулет.
- Эй, куда побежал? - заорал Жерар, отряхиваясь. - А с друзьями поделиться?
Дюбуа остановился и пошёл обратно, с поклоном протягивая рулет.
- Вот, молодец, учишься понемногу, - сказал Бовин, вытирая руки о рясу Орнифля. После этого, взяв рулет, он приказал:
- Ну-ка, повернись!
И влепил Орнифлю сокрушительный пинок под зад, от которого тот вылетел из подворотни, как камень из пращи. Ему вдогонку Жерар под общий хохот крикнул:
- Завтра ещё приходи!

Перекусив рулетом, Жерар с товарищами отправились по домам. На следующий день в кузне, где Жерар накачивал меха, произошло странное и в высшей степени неприятное происшествие. Подробности его со смаком описываются в народной легенде, но вряд ли этому место здесь, в историческом труде. Скажем так: сразу после начала работы у  Жерара чрезвычайно сильно заболел живот. Настолько сильно, что... одним словом, ещё долгое время после этого кузня не была пригодна к работе, тем более если учесть, что на жаре запахи держатся много дольше.

Разъярённый кузнец отколотил Бовина и попытался было заставить его отмывать пол и стены кузницы, однако, только лишь ученик вновь оказался вблизи раскалённой печи, его живот снова не выдержал. Оказалось, что  Жерар теперь совершенно не может удерживать в себе пищу, если находится на жаре. После нескольких безуспешных попыток лечения его с позором изгнали из кузнечного цеха. Дальнейшая его судьба неизвестна.

И лишь через десять лет, когда молодой алхимик Орнифль Дюбуа написал трактат "О некоторых свойствах трав, грибов и животных вытяжек", в котором, кроме прочего, описывались свойства сока некоторых ягод: оставаться в желудке неделями, а в сочетании с нагреванием действовать, словно слабительное - только тогда поползли  слухи, из которых впоследствии и родилась эта легенда.

Итак, неизвестно, правда ли всё это, или нет. Сама легенда полна неясностей и натяжек. Откуда, например, Орнифль узнал, что его обидчик - именно кузнец, если ученикам в те времена ещё не вменялось в обязанность ношение цеховой одежды? Да и если на то пошло, откуда бы он взял деньги на покупку второго рулета? Однако, если принять эту историю на веру,  то можно сказать, что ещё в детстве господин Дюбуа проявлял завидные успехи в алхимических науках.

- Опять песок, - с неудовольствием сказал Кариарен, открыв дверь своего кабинета. Он подошёл к секретеру, расшвыривая изящными туфлями маленькие барханчики, образовавшиеся на мраморном полу,  взял какой-то отчёт  и продемонстрировал Рохулу стекающую с бумаги песчаную струйку. – И как я должен это понимать?
- Виноват, господин старший юстициар, -  обезьян в ужасе напрягся и с трудом вытянулся в струнку,  почти спрятав свой огромный горб. –  Эээ... изволите доложить, буря... то есть, песчаная... эээ...
- Буря, - повторил Кариарен. – Господин  ординар-адьютант, бури в Жертвенной Марке идут постоянно. Пыль и песок оседают в любом доме, форте и дворце. Поэтому, и именно поэтому,- отчеканил он, - кто-то  обязательно приходит и их убирает. Везде. Кроме. Моего. Кабинета. Почему?
Сизая от ежедневного бритья лысина Рохула побагровела так, что стала вызывать в уме юстициара целую кучу ассоциаций, из которых самой (и единственной) приличной был огромный баклажан, а изо рта, сквозь стучащие зубы, пополам с брызгами слюны, полились нечленораздельные звуки, самым частым из которых было «эээээ» . Кариарен примерно представлял себе, что имга очень хотел бы выдавить из себя. «Господин старший юстициар, Ваш кабинет, изволите ли видеть, на такой высоте, куда обычно песок не залетает. Виноват, но и буря только час назад  кончилась, и при всём нашем уважении к Вам, но никто и не предполагал...» Однако, сказать такое, означало бы для огромной человекоподобной обезьяны косвенно выразить сомнение в правоте эльфийского господина. Поэтому, всё, что он мог, это трястись и вытягиваться ещё больше. Полюбовавшись немного на его мучения, Кариарен сжалился и сказал:
- Хорошо. Уборщиков накажешь. Пришлёшь их попозже. Пока у меня допрос. Вот, - он достал ордер. – Приведи её лично. И знаешь, - талморец задумчиво пошевелил пальцами, - постарайся с ней как-нибудь... порезче, что ли. Выполнять!
Когда Рохул стремглав вылетел из комнаты, ухитряясь каким-то чудом при этом держать почти строевой шаг,  Кариарен стряхнул песок с двух роскошных кресел – для себя и для подследственной, бросил на стол папку с документами по делу, достал из внутреннего кармана идеально отполированное медное зеркальце; посмотревшись, создал на лице самую обаятельную улыбку, на которую только был способен; подумав, добавил в неё немного грусти, сочувствия и понимания; и, наконец, подошёл к окну и, смотря на раскинувшиеся далеко внизу каменистые равнины, стал ждать. Когда за его спиной раздался деликатный стук Рохула, он, бросив назад: «Войдите», продолжал задумчиво вглядываться вдаль. Выждав подобающую паузу, он повернулся.
Подследственная по делу «Разделяй и властвуй»  ошарашенно озиралась по сторонам. Действительно, Кариарен мог её понять. Его кабинет находился в высокой башне, отделённой всего лишь одним крытым переходом от казематов, находящихся в толще соседней горы, на которой располагался талморский форт. Поэтому, для неё всё происходящее выглядело примерно так: провести несколько дней в сыром подземелье в компании огромных мокриц и крапивных сороконожек, быть разбуженной ранним утром и с побоями вытащенной из камеры (Кариарен сразу заметил на её скуле свежий багровый кровоподтёк), спуститься на несколько лестничных пролётов вниз,  быть протащенной по тёмному и закопчённому ходу, быть втолкнутой за низенькую, обшарпанную дверцу, ожидая увидеть за ней дыбу, «железную Вермину» и хмурого палача с кнутом...
А вместо этого оказаться в роскошной зале, с куполообразным потолком, расписанным на батальные сюжеты из недавней войны,  изящной саммерсетской мебелью и огромным окном во всю стену, возле которого стоит ослепительно красивый молодой альтмер в безукоризненно сидящем мундире. Тут есть, от чего изумиться и оторопеть, а значит, позабыть про все свои заранее заготовленные в темнице уловки и увёртки. А может быть, и начать рассказывать как можно более, стараясь оттянуть момент возвращения из этого почти рая - в вонючую камеру, к побоям тюремщиков и маячащей впереди перспективой пыточного подвала. Кариарен искренне восхищался тем юстициаром, который придумал приспособить именно эту комнату для проведения «мягких» допросов.
- Благодарю вас, Рохул, вы свободны. Госпожа Эйрин, я несказанно счастлив Вас приветствовать. Я прибыл, чтобы освободить Вас, – обходительно произнёс  он, разглядывая подследственную. Да, хоть и босмерка, но какая-то порода в ней чувствуется. Тонкие черты лица, на котором особенно неприятно замечать последствия кулаков Рохула, большие выразительные глаза, что называется, «с поволокой», хоть и слегка заплаканные. А вот руки подкачали. Руки грубоваты, словно не принцесса это, а крестьянка с фермы. Что там было про неё в досье? «Чрезвычайно любит охоту»? Возможно, от этого.
Эйрин, задрожав, упала на пол и разрыдалась. Юстициар всплеснул руками в притворном ужасе.
- Госпожа моя, что с Вами? Встаньте, пожалуйста, ради всех богов! – Он поднял её, и, утешающе гладя по голове, усадил на кресло. – Всё кончено, всё позади. Теперь у вас всё будет хорошо. – Он сделал вид, будто лишь сейчас увидел синяк у неё на лице. – Позвольте, что это? Кто это сделал? – произнёс он с интонациями рыцаря, вскакивающего на коня, чтобы поспешить в битву за честь Прекрасной Дамы.
Принцесса, захлёбываясь слезами, попыталась было указать на дверь и что то сказать, но новый приступ рыданий заставил её спрятать лицо в ладони.
- Понятно, - после небольшой паузы страшным голосом произнёс талморец. – Мерзавец! Подонок! Сударыня, пожалуйста, простите меня за то, что я явился так поздно! Клянусь Вам – он поплатится! Сейчас я позову его сюда, и Вы сами придумаете для него наказание.
- Не... не надо, - прошептала Эйрин.
- Почему? Он заслуживает этого!
- Не надо его... сюда.
- Неужели Вы боитесь его?
Эйрин молча кивнула.
- Как пожелаете, моя госпожа. Я накажу его сам. А Вы – не плачьте. Пока я здесь, более Вам не грозит ничего. Возьмите мой платок.
После того, как она утёрла слёзы и немного  успокоилась, в комнате на короткое время повисла тишина. Кариарен смотрел на принцессу глазами преданной собаки и ждал, когда, наконец, она созреет до разговора о том, что с ней будет дальше. Она же, собравшись с духом, спросила:
- Мой отец прислал вас за мной?
Юстициар замялся.
- Нет, моя леди.
- Но мой отец в порядке?
- Сударыня, - Кариарен замялся ещё раз. – Вы же помните, что Ваш отец был арестован за государственную измену?
- Но ведь это ошибка! И я думала... Раз вы освободили меня...
- Ваш отец, - печально сказал Кариарен, - сознался в работе на Пенитус Оккулатус. Он сговаривался с ними о возвращении своего государства под пяту Сиродила. Малабар Тор должен был обьединиться с Анвилом и Сатчем в единое Королевство Золотого Берега, а Ваш отец должен был бы стать его единоличным правителем.
Эйрин молчала. Юстициар ожидал нового взрыва слёз, однако, кажется, она уже наплакалась на долгое время вперёд. После нескольких безмолвных мгновений  она тихо сказала:
- Это неправда. Папа не мог быть предателем. Он герой войны. Он брал  Восемь Островов с лордом Наарифином.
- Мне самому не хочется верить в это, - грустно развёл руками Кариарен, - но факты неопровержимы.
- Но ведь Империя слаба и разгромлена! Как она могла стремиться захватить Малабар Тор?
- Не называйте их так, - мягко поправил её талморец. – Страна, о которой вы говорите, никогда не была достойна называться «Империей». Есть лишь Сиродильское государство, со столицей на восьми островах озера Румаре. Сиродильские оккупанты веками угнетали наши народы. И ныне, когда мы, наконец-то, смогли дать им решительный отпор, они не могут смириться с этим. Они слабы и загнаны в угол, их недогосударство распадается на части, но именно поэтому они столь опасны. Ведь им нечего терять, и перед неизбежной гибелью  они пытаются всячески навредить нам. Это известно каждому.
- Но тогда почему мой отец мог согласиться служить им? – Эйрин решительно поднялась с места. – Могу я поговорить с ним?
Юстициар огорчённо, с искренней болью в сердце вздохнул.
- Мне очень, очень жаль, госпожа моя, но уже нет , - печально сказал Кариарен. - Вашему отцу удалось пронести яд в темницу. Он попросил бумагу и чернил, написал полное признание в работе на Сиродил, а потом отравился. – Голос талморца предательски дрогнул, а по щеке пробежала одинокая слезинка. – Простите меня за эту новость.
Как в той старой песенке, подумал Кариарен. «- Момус, Момус, что ты плачешь? – Тёща околела! – Момус, Момус, отчего же? Да грибков поела! – Момус, Момус, почему же В синяках всё тело?...», и так далее. Только тюремщики под руководством Кариарена сработали гораздо чище, и никаких синяков на теле покойного сильвенарского короля Каэмона не оказалось. Не то, чтобы это было очень важно, всё равно никто не стал бы оспаривать официальную версию. Просто Кариарен всегда гордился своей способностью выполнять порученные задания абсолютно безупречно.
Тихо, очень тихо Эйрин села обратно. Какое-то время она застывшим взглядом смотрела перед собой, стиснув ладони. Потом надтреснутым голосом попросила:
- Могу... – она всхлипнула и замерла ещё на несколько мгновений. Потом, собравшись с силами, продолжила. – Могу я посмотреть на его признание?
- Конечно, Ваше Величество, - поклонился Кариарен и протянул её открытую папку. Посмотрев в неё, принцесса недоумевающе сказала:
- Но это мой почерк...
«И-ди-о-ты», -  обмер талморец. – «Воистину, я окружён дегенератами, не могущими без меня сделать абсолютно ничего.»
- Вы не знали, - ледяным голосом произнесла Эйрин. - Отец просил меня переписывать важные бумаги, прежде чем отдавать писцу. Он считал, что это помогает мне вникать в дела государства. А вы взяли одну из этих бумаг и сфабриковали подделку. Отвечайте мне, юстициар, что здесь происходит?
Что ж, если нечего сказать – следует говорить правду. Хотя бы частично. Кариарен сокрушённо вздохнул:
- Что ж, сударыня, Вы меня поймали. Вы действительно можете гордиться своим отцом. Он никогда не связывался с Сиродилом и до последнего оставался верным сыном Доминиона. Узнав, что его обвиняют в самом страшном из преступлений – вероломстве – он предпочёл покончить с собой и принял яд.
На лице Эйрин юстициар прочёл столь явственное желание дать ему оплеуху, что уже приготовился уворачиваться и ловить её за руку. Но принцесса сдержалась и лишь сухо спросила:
- Тогда зачем всё это? Что вам нужно от меня?
Вот, подумал Кариарен. Наконец-то правильный вопрос.
- Практически ничего, моя госпожа. Ничего, что каким-то образом изменило бы Вашу жизнь. Дабы не допустить в нашем государстве даже намёка на то, что происходит в сиродильских землях, Талмор разделил Валенвуд на отдельные регионы и упразднил должность Верховного короля. Но, если бы когда-нибудь, пусть даже гипотетически, кто-либо пожелал бы вновь обьединить земли босмеров, то главным претендентом на трон Фалинести оказался бы великий военачальник, мудрый политик и великодушный властитель – Ваш отец. Доминион не может терпеть столь серьёзную угрозу для своего единства. Однако, если бы Вашего отца убил, например, асассин Тёмного Братства, это означало бы, что Доминион не способен навести порядок на своих территориях, и это, очевидно, недопустимо. А так громкое дело короля Каэмона послужило уроком для некоторых не в полной степени лояльных владетелей. Вы же должны будете зачитать в главном соборе Сильвенара обращение к своему народу, в котором расскажете всё о злодейских планах Каэмона. После чего будете править Малабар Тор под мудрым руководством Талмора. Вот и всё.
- Вы предлагаете мне отречься от отца?
- Дорогая моя, Ваш отец скончался. Вы можете ударить меня, можете бросить эти бумаги мне в лицо, можете выброситься в это окно, можете притворно согласиться, затем выкрикнуть в соборе: «Мой папа не предатель!» и окончить жизнь в приюте для умалишённых, но ничего, ничего из этого не вернёт его в мир. А вот Вы ещё живы, и должны думать о своей жизни, а не о памяти мёртвых.
- Нет, - коротко отрезала она.
- Почему же?
Молчание.
- Вы знаете, - задумчиво сказал юстициар, - а ведь я Вас понимаю. Понимаю, и восхищаюсь Вашим благородством. Действительно, что значит одна жизнь, даже если она Ваша, по сравнению с чувством долга и верностью своей семье?   - Он нарисовал на запылённой поверхности стола маленький круг, а затем обвёл его большим. – Мы всегда часть чего-то большего, и должны помнить об этом. И не предавать большое ради малого. Но, госпожа моя, - он очертил на столе круг ещё большего размера,  - тогда можно сказать  и так – что значит жизнь одного человека, Вашего отца, по сравнению с интересами государства? И если вы не можете предать семью ради собственной жизни, как вы сейчас можете думать о том, чтобы предать Страну ради своей семьи?
По своему опыту Кариарен хорошо знал, что довольно часто встречается случай, когда подследственный или вербуемый уже готов сдаться, но из детского нежелания выглядеть плохо в собственных глазах упрямится и может замкнуться, отвечая на любые предложения и угрозы: «Нет, и всё!» Но дело можно спасти, даже без применения физического воздействия, если предоставить  достаточно доходчивый аргумент, позволяющий тому не чувствовать себя предателем. Пример с кругами талморец использовал довольно часто, последний раз  - на похищенном коловианском чиновнике. «То, чем сейчас является Сиродил – лишь малая часть Тамриэля,» - говорил ему Кариарен. « Почему же вы противитесь интересам общим – а они всегда одинаковы – единство, спокойная жизнь,  отсутствие войн и междоусобиц, - всё, чего в своё время пытался добиться ваш правитель Тайбер, и что сейчас, хотя и с другим центром, старается создать Талмор? Почему вы сопротивляетесь интересам всего Тамриэля во имя интересов одного вашего государства?»   Чиновник этот в итоге стал сенатором и одним из талантливейших агентов Талмора.
Эйрин поражённо молчала. Кажется, Кариарену всё же удалось до неё достучаться.
- Можно, я подумаю?
- Конечно, дорогая моя, - церемонно поклонился  юстициар.  – В разумных пределах – сколько Вам угодно! Хотите вина?
Выбирая из нескольких серебряных кувшинов, стоящих в резном буфете, он услышал за спиной странный шорох. Когда он обернулся, принцессы в кресле, да и нигде в комнате, не было. Только два отпечатка ладоней виднелись на подоконнике.
Иногда  вежливость и уговоры «мягкого допроса» были тщетны. Подследственные могли впасть в истерику и выброситься из окна. Именно на этот случай десятком футов ниже по всей ширине окна была развешана слабо натянутая и чрезвычайно прочная рыболовная сеть, благодаря которой незадачливые самоубийцы не могли добиться ничего, кроме самых лёгких травм. Кариарен улыбнулся и неторопливо подошёл к окну.
- Ну и к чему это было, сударыня? Неужели у Вас больше не осталось, ради чего стоит жить?... – проникновенно сказал талморец, заглядывая вниз, и вдруг осёкся.
Подследственная не выпрыгнула, и не запуталась в сети. Совершенно невообразимо уцепившись за каменные выступы, она висела на практически отвесной  стене и довольно быстро продвигалась в сторону и вниз. За мгновение нащупывая ногой мелкую впадину между камней, ещё столько же тратя на поиск устойчивого положения для руки, для другой, опять для ноги... Вот она миновала по краю рыболовную сеть, и продолжила свой спуск.
«Сорвётся,» - мысленно ахнул юстициар. Он выскочил из комнаты, крикнув караулящим у двери стражникам: «За мной! Живо!», стремительно преодолел несколько лестниц, переходов и галерей, и оказался на стене форта, откуда как на ладони была видна высокая башня и ползущая по ней  маленькая фигурка. Вот она неловко дёрнулась и заскользила вниз, но каким-то чудом сумела схватиться за железную решётку заложенного изнутри окна. На камнях выше Кариарен смог разглядеть следы крови, и почувствовал лёгкое удовлетворение.
- Как можно больше народу вниз! Перехватить её на земле! – приказал он, сам понимая, что бежать от ближайших ворот форта слишком долго, и успеть уже не получится. Тварь! И как же можно было не упомянуть о её способностях в досье?! Хотя да, «любовь к охоте» же. В Валенвуде ведь под этим понимается не благородная альтмерская травля диких кентавров прирученными гоблинами, а варварское прыгание по деревьям и скалам с луком!  Когда её поймают, нужно будет приказать Рохулу сломать ей пару пальцев, и заставить неправильно срастись. Тогда так резво уже не полазает.
- Эй ты, сюда! – скомандовал он лучнику, несущему дозор на стене и непонимающе смотрящему на происходящее.  – Стреляешь хорошо?
Тот кивнул, и поднял лук.
- Ты что, болван! - в бешенстве крикнул Кариарен, ударив его по руке. – Если она разобьётся, кожу снимут с тебя, а потом с меня. Когда она окажется около земли, сможешь попасть в неё так, чтобы не убить? В ногу, хотя бы?
- Конечно, господин. Не сомневайтесь.
Эйрин, тем временем, добралась ещё до одного заложенного окна. Теперь ей оставалось до земли около четырёх этажей.
- Отлично! – пробормотал талморец. – Через два окна, когда до земли будет около десяти футов.  – приказал он солдату. - Стрелять только по моей команде!
Скалолазка, зацепившись одной рукой за решётку, повернулась лицом к Кариарену и лучнику. Кажется, она заметила их, хотя это было уже неважно. Деться ей всё равно было уже некуда. Вот она прыгнула, и ухватилась за следующее окно. Кариарен приготовился...
Эйрин внезапно взмахнула рукой, и в её ладони сверкнула яркая вспышка, ослепившая Кариарена.  Стоящий рядом солдат изумлённо выругался , а юстициар в это время, всё поняв, в ужасе схватился за карман. Зеркальца там не было.
«То есть, когда её ввели... Когда она рыдала у меня на груди... В это же самое время она шарила по моим карманам. Если бы у меня там было что-либо острое – кисть, заколка для волос, нож для бумаги – она бы, вероятно, всадила это мне в глаз. Но она нашла лишь зеркало, и на всякий случай забрала. Откуда это у неё? Увлечённость показыванием фокусов, клептомания, служанка – бывшая воровка? И почему, во имя Ауриэля, ничего подобного не сказано в её досье?!»
Когда Кариарен смог разглядеть пространство под стеной, там, разумеется, уже никого не было. И даже следов нельзя было различить на каменистой почве.
- А ведь вы саботажник, - медленно и холодно сказал он лучнику. – Потрудитесь объяснить, по какой причине вы не стреляли?
- Господин юстициар! – вскрикнул тот. – Но она ведь мне в глаза зайчиком!...
- Правда? – удивился талморец. – Что-то я не заметил ни зайчиков, ни белочек! Пошёл вон! Доложишься своему начальству, что ты арестован!
Ничего, подумал Кариарен, оставшись один. Далеко она уйти не сможет. Даже если, в самом худшем случае, отправившись на север, она доберётся до Скинграда, всегда можно заставить сиродильцев её выдать. Хотя нет, тогда проще будет  тихо избавиться от неё там же. Тоже неплохой и справедливый вариант. Она упустила свой шанс стать королевой, пусть подохнет в сиродильском борделе от стилета талморского агента. Разве что в местах, где присутствие Талмора сравнительно невелико – в Морровинде, Скайриме и Алик’ре, она может какое-то время существовать.
Какое-то время.
Рано или поздно о ней позаботятся.