Керувал Ролумарил
Я прекрасно помню тот день, когда получил свой калиан. Это часто удивляет — особенно людей. Пока они плывут сквозь туман полузабытых снов, мы, альтмеры, помним все. Каждое объятие, каждая мелочь, каждые триумф и поражение таятся на краю нашего зрения, застывшие во времени, — ожидая, чтобы их вспомнили с пугающей четкостью. Поэтому теперь, когда я говорю «прекрасно помню», вы должны понять, что я имею в виду.
Я был крепким юношей восемнадцати лет. В часовне пахло благовониями и цветками вишни, и весь мой калан — мать, отец, деды и румы — ерзал на своих скамьях, преисполненный беспокойной гордости. Медленно приблизился один из Вознесшихся викариев. На ее плечи каскадом ниспадал палантин из лебединых перьев и драконьего языка, а на лбу покоился большой велкинский венок, украшенный плавником и драгоценными камнями. Она остановилась буквально в шаге и велела мне встать на колени. Я так и сделал, и она подняла мой калиан. Я увидел, как он блестит в свете звезд, и вдруг понял, что плачу. В то время сфера была безупречной — сделанная из молочного эфирного кварца и выдутого солнцем стекла. Помню, я подумал: «Какая же это хрупкая вещь». Даже тогда я понимал его огромную ценность. Зачитав «Атель Виален», она вложила шар мне в руки и улыбнулась. Я баюкал его, словно певчую птицу, только что вылупившуюся из яйца. В тот момент я поклялся защищать его. Но что может восемнадцатилетний парень знать о клятвах? Молодежь часто излишне драматизирует. Слишком часто.
Я вырос и стал злым юным мером, разочарованным праздной гордостью своих сверстников и презрительной отстраненностью старшего поколения. В пятьдесят два года я вступил в команду каперов. Тринадцать лет мы сеяли хаос среди редгардских контрабандистов. Время шло, и наши сундуки наполнялись чужеземными сокровищами. Когда мы расстались, каждый член команды владел несметными богатствами.
За все годы, проведенные в море, я ни разу не терял из виду своей калиан. Он лежал под моей койкой, надежно спрятанный в шкатулке из древесины ивы. Все сокровища Хаммерфелла меркли перед его блеском. В его кремовом сиянии была сосредоточена вся гордость моей благородной расы.
Твердо решив осесть, я нашел участок земли к востоку от Алинора — скромный виноградник. Я предложил стареющему виноторговцу целое состояние золотом, но он отказался продавать землю. С каждым днем мое предложение росло (как и мое нетерпение). Кем себя возомнил этот дряхлый мер, чтобы стоять на пути моего счастья? Какое он имеет право лишать меня того, что я хочу? В конце концов я решил заставить этого беззубого эльфа образумиться. Одним дождливым вечером я отправился в его резиденцию — с саблей в руке, а дыхание мое полнилось винными парами. Я разбудил этого мера и ворвался в дом, выкрикивая непристойности и тыкая ему в лицо купчей. Он крикнул, чтобы я уходил, и толкнул меня своим хрупким плечом, тщетно пытаясь выгнать за дверь. В моей груди вскипела пьяная ярость, и я, не раздумывая ни секунды, глубоко вонзил свою саблю этому эльфу в грудь. Лишь мгновение мне потребовалось, чтобы осознать свою глупость. Я привалился спиной к стене и с ужасом смотрел на его слабые предсмертные судороги. Мой стыд отправил меня в такие мрачные глубины, что я чуть было не покончил с собой на месте. Но в конце концов я решил предстать перед Вознесшимися — предстать перед судом.
На суде присутствовал тот самый викарий, который одарил юного меня калианом. Она вперила в меня свой ледяной взгляд, пока я рассказывал свою историю. Когда я наконец замолчал, она прошептала что-то своему сопровождающему созерцателю и поднялась мне навстречу. Созерцатель взял мою богато украшенную шкатулку из древесины ивы и открыл ее, чтобы явить мой калиан — мое величайшее и совершенное сокровище. Уверенными руками ювелира он поднял сферу и передал ее викарию. Она взглянула на меня, и в глазах ее были горе и гнев, и молча она подняла калиан над головой. Мои плечи напряглись, и я впился ногтями в ладони. Наконец она прошептала проклинающую фразу, «Апраксис», и позволила сфере выскользнуть из ее пальцев. Я с ужасом смотрел, как драгоценная реликвия летела сквозь пространство и время, а затем разбилась вдребезги, ударившись о холодный мраморный пол. Викарий и ее созерцатель отвернулись от меня, а младшие созерцатели вывели меня в ночь — вместе с собранными осколками моего калиана.
Так началась моя жизнь апраксика — опозоренного изгнанника, брошенного созерцать чудовищность своих грехов в безмолвных размышлениях.
Тридцать лет я работал над разбитыми останками моего благословенного калиана. Я потратил свои последние золотые монеты на инструменты камнерезов, покрытия из жемчужного порошка и священные масла. Я мало ел и совсем не спал. Моя борода стала длиннее, а мышцы иссохли. На каждый успех приходились три новые неудачи. И все это время мои собратья-альтмеры презирали и проклинали меня.
Наконец одним ярким утром месяца Второго зерна я вернул на место последний хрупкий осколок стекла, возвращая калиан к его первозданному состоянию. В тот момент я почувствовал такое огромное облегчение, что заплакал, как младенец. После я умылся розовой водой, остриг спутанную бороду и отправился в Зал высшего вознесения.
На нетвердых ногах я подошел к викарию, почтительно опустив глаза в пол. Я открыл свою шкатулку из древесины ивы и протянул свой калиан для осмотра. Зловещая тишина, казалось, длилась вечно, пока викарий и ее созерцатель изучали сферу. Наконец я почувствовал на своем плече ее руку и услышал тихий шепот: «Восстань».
Я неохотно встал и поднял глаза, чтобы встретиться с ней взглядом.
Я едва мог дышать, когда она произнесла эти долгожданные слова: «Добро пожаловать обратно, потерянный сын Альдмериса».
