18 день
Руки дождя
Руки дождя
Из мемуаров Сентана Мариллина, помощника Совета старейшин
Впервые я предстал перед императорами из династии Длинного Дома еще совсем юным учеником-помощником имперского Совета старейшин — вскоре после того, как к власти пришел Дуркорах Черный Змей. То было смутное время, когда предпринимались попытки увязать имперские обычаи и традиции с правлением безжалостных и свирепых предельцев. Помню, как стоял позади советника, которому прислуживал, и готовил перья, чернила и пергаменты для ежедневных указов императора, стараясь не показывать, как сильно дрожат у меня руки. Как бы я ни был напуган — ведь я слышал истории о том, каким образом Черный Змей завоевал нашу Империю, — трудно было не заметить, сколько усилий прилагает император Дуркорах. Очевидно, он не получил никакого образования и почти ничего не знал о культуре, о правилах поведения при имперском дворе, но стремился держаться как истинный имперец. Он потребовал, чтобы его обучили всем необходимым процедурам, и, несмотря на явную нервозность и досаду, убил во время той аудиенции только одного помощника. К слову, именно этот его поступок и позволил мне завершить свое ученичество досрочно. В качестве помощника я имел честь предстать перед Дуркорахом лишь несколько раз. Как бы он ни старался, он так и не смог изменить свою грубую и жестокую натуру.
Совсем иным был сын и преемник Черного Змея — Морикар. Ему достались лучшие черты характера как предельцев, так и сиродильцев, что позволило Морикару стать сильным и умелым правителем. Имперское образование притупило, но так и не смогло полностью стереть предельское воспитание, благодаря чему император мог вникать в политические нюансы имперского двора и одновременно проявлять свирепость и безжалостность, из-за которых все так боялись его отца. Но страх перед Морикаром сопровождался невольным уважением. Он был не просто дикарем, играющим в императора. Он правил, полагаясь не только на физическую силу, но и на свой острый ум. Мне довелось увидеть и то и другое в действии в первый же день, когда я вошел в его тронный зал. Он был увлечен спором со своим наставником Абнуром Тарном и советником Ловидиком на тему того, как лучше подчинить провинцию Хай-Рок — именно там в ходе военной кампании погиб Дуркорах. Морикар выслушал соображения Тарна и Ловидика по поводу преимуществ и недостатков различных вариантов, после чего на несколько минут задумался. А затем приказал мне подготовить указ, согласно которому Даггерфолльский Ковенант отныне считался независимым и суверенным государством, и велел Тарну начинать вести переговоры о мире у западной границы Империи. «Мы не можем позволить себе потерять еще больше жизней, пытаясь покорить этот упрямый регион. Мой отец увяз в этой трясине. Я не допущу, чтобы она затянула и меня».
Много лет спустя, когда я стал уже старшим помощником, на Рубиновый трон взошел сын Морикара — Леовик. Он тоже был учеником Абнура Тарна, однако ему с детства прививали имперский образ мышления. Выросший в роскоши и изобилии в самом центре Империи, он редко бывал в Пределе. Из всех императоров Длинного Дома он был самым космополитичным, больше всех похожим на имперца. Некоторые считали его слабым и излишне образованным. Даже развращенным. Но он обладал такой же железной рукой, как его отец и дед, просто прятал ее в бархатной перчатке. Моя первая встреча с ним после того, как он занял трон, стала для меня открытием. Его двор больше напоминал дворы императоров, правивших до прихода к власти Длинного Дома. Там почти не упоминали ни о Пределе, ни о местных обычаях. По крайней мере, так было в тот, первый раз. Во время более поздних визитов к трону (которые значительно участились с тех пор, как я стал старшим помощником) у меня сложилась иная точка зрения: Леовик стал интересоваться своими корнями. Поначалу это выглядело как мимолетное увлечение: предельские амулеты, требования, чтобы повара готовили любимые блюда Дуркораха и Морикара… Затем все стало гораздо мрачнее: Леовик приказал установить по периметру тронного зала идолов и святилища князей даэдра. Он явно становился одержим традициями и культурой, с которыми до сих пор не был близко знаком. И, боюсь, именно эта одержимость в конечном счете и привела к его гибели.
